Охота на Вепря - Дмитрий Агалаков Страница 3

– История, достойная уважения, Петр Ильич.

Когда же граф понял, что первый мой голод утолен, он отослал прислуживающих нам людей и, бросив салфетку на стол, сказал:

– Так что же, любезный Петр Ильич, готовы ли вы меня выслушать?

– Я весь внимание, Александр Александрович.

– Но хочу предупредить, ни одно слово не должно стать доступным для чужих ушей, – он был очень серьезен, цепко и требовательно смотрел на меня, своего гостя, которого видел впервые. – Я могу на вас положиться?

– Могли бы даже не предупреждать об этом, – тоже откладывая полотняную салфетку, заметил я. – Впрочем, да. Конечно. Вы можете на меня положиться.

– Отлично, Петр Ильич. Итак, дело мое следующее… Есть один человек, купеческого рода, с которым меня связывают определенные отношения. И не только меня с ним. Эти отношения связывали моих предков с его предками.

– Графы Кураевы и низшее сословие? Каков же был, выражаясь языком юриспруденции, характер этих отношений?

– Очень загадочный и даже необыкновенный характер. – Кураев подлил себе вина, прицелился взглядом к моему бокалу, но он был полон. – Представьте, что их связывала особая тайна, и тайна эта передавалась из поколения в поколение. И вот теперь мы стали ее носителями…

– И кто же этот человек? – спросил я.

– Купец первой гильдии Дармидонт Кабанин, – ответил хозяин дома.

– Вот оно как? – удивился я. – Мне знакомо это имя!

– Еще бы! Он и фантастически богат, и знаменит своими баржами и заводами, и его проклинают тысячи обездоленных им крестьян. – Граф сделал глоток вина. – Тех самых, у которых он отбирал за долги их землю, прежде скупая векселя по займам и проделывая другие коммерческие операции. Да и купчишки что помельче, у которых он отбирает их дело, и мещане, тоже не пожелают ему счастья. И все с него как с гуся вода!

– Хорошо, что вы напомнили об этом, ваше сиятельство, – отозвался я. – Его называют мироедом, а еще тем, кто позорит купеческое сословие.

– Именно! Он – страшный человек. Есть купцы богобоязненные, что богадельни да церкви возводят, но не он! Этот – самый безжалостный из торгового сословия на всей Средней Волге. Правда, он тоже один храм возвел, хвалился: до самого неба будет! К нему настоящий «царь-колокол» отлили, а когда вешали – упал колокол. Разбился! Второй отлили – и тоже сорвался – и на куски. Это у нас, в Семиярской губернии, было.

– А третий колокол? – спросил я. – Был?

– И третий был, – кивнул граф. – Догадались уже? То же самое. Дьячка накрыл. Раздавил. После этого митрополит наш Авессалом сказал: хватит. Более от Кабанина нам подарков не надо. И ведь помер вскоре митрополит. Не хворал, а тут взял и помер. А церковь ту обходят стороной теперь. Так и стоит, как обелиск, с пустыми окнами.

– Провидение Господнее?

– А как иначе?

– И вы, зная это, вели с ним дела?

– Нет, Петр Ильич, все не так! Я не вел с ним дел. Ни торговых, ни приятельских. Но судьба свела нас крепко. И не мы с Дармидонтом Кабаниным тому виной. Что было тому причиной, сказать вам не могу, не смею. Это не мой секрет. Просто поверьте мне на слово. Но я не укрою от вас ничего, что поможет вашему расследованию.

– Но я пока еще не дал согласия на это расследование, – откликнулся я. – Вначале я должен узнать, что мне делать. Поэтому слушаю вас, Александр Александрович, продолжайте.

– Да-да, Петр Ильич, – кивнул он, – продолжаю. Я уверен, Дармидонт Кабанин из тех людей, кто матери родной не пожалеет для своей выгоды. Но одной тайной были связаны не только мы – Кураевы и Кабанины, но еще и помещики Сивцовы. Это был своеобразный триумвират, Петр Ильич. Сразу хочу сказать, Сивцовы были нашими лучшими друзьями, из меньших, так сказать.

– Дворяне дома Кураевых? – спросил я.

– Угадали, – кивнул старый граф. – Сивцовы ходили в битвы вместе с Кураевыми, дрались с ними плечом к плечу – и с поляками, и с татарами, и с немцами, и с калмыками. Куда мы, туда и они. Увы, в девятнадцатом веке наши роды исхудали своими представителями. Кто погиб на войне, а их было много, войн, кто убит на дуэли. Поместье Сивцовых, Быстровка, стоит на самой границе нашей губернии с вашей, Самарской.

– И что далее?

– Так вот, ровно месяц назад Павел Павлович Сивцов, глава семьи, был убит в своем поместье, в лесу, во время охоты. Я должен узнать, кто это сделал.

– Но при чем же тут Кабанин? Вы же заговорили о нем не просто так?

Граф посуровел:

– Не просто так, Петр Ильич. Поначалу решили, что кто-то случайно подстрелил Сивцова, как это иногда бывает. Встал не там горе-охотник, зазевался, а другой раззява и пальнул. Вот тебе и перст Божий! Да только когда привезли в поместье моего друга сердечного, осмотрели уже тело остывающее, а там не дробь. Пуля. Друг дружку проверили – все дробью били. И тогда один из товарищей Павла Сивцова вспомнил. Он отбился от других охотников во время погони за зайчишкой и увидел трех всадников, уходивших мимо того леса, где охотились друзья-помещики. Все трое на вид показались ему военными, отменно держались в седлах, в теплых бурках все и шапках, но дворянами не были! Бородатые, краснолицые, и ржали, сказал он, так, точно псы лаем заливались.

– Казаки? – спросил я.

– Именно – казаки! И торопились! Как тати, лошадей подгоняли – только бы уйти! А еще, не ружья у них были охотничьи, а винтовки. Этот дворянин – служивый малый, пехотный подполковник в отставке, Русско-турецкую прошел, в трубу-то подзорную все разглядел!

– Трехлинейка Мосина?

– Именно. После того поспрашивал он разных мужичков о той тройке, но никто их в окрестностях не видел и ничего о них не знал. А у Кабанина на службе состоят трое казаков: Никола, Микола и Вакула. Такие вот дела, Петр Ильич. Мне точно надо знать, где были казачки Кабанина в те дни, когда на границе двух губерний шла охота. И вот об этой услуге я и хочу вас попросить. Потому что не просто мне был дорог Павел Сивцов, а очень дорог… И очень нужен, – добавил граф и наполнил бокалы, свой и гостя. – Ну так что, возьметесь, Петр Ильич? Не побоитесь в такое дело ввязаться? Кабанин – зверь лютый. Его еще Вепрем за спиной зовут. Он о том ведает, и такое прозвище ему нравится. Ведь во всем идет напролом: кабан и есть кабан, одно слово. Прознает о вашем намерении – врагом его станете на всю оставшуюся жизнь, и даже я не смогу вам помочь… Так возьметесь?

В глазах Александра Кураева была искренняя просьба, зов о помощи.

– Я возьмусь за это дело, – твердо ответил я. – Даже за честь почту, Александр Александрович. Знаю, за Кабанином многое водится. Помогу.

– Вот и славно. А за мной дело не встанет – отплатить сумею. Верьте мне, друг мой. Завтра же и отправляйтесь. А я вас ждать буду. И прислугу вам дам, – кивнул он, – Степана Горбунова.

– Не стоит, – покачал я головой.