Жиган - Евгений Сухов Страница 3

Был Феоктист Афанасьевич к тому времени женат и имел дочь Аграфену и сына Степана, которого начал понемногу приобщать к столярному мастерству. Но Степан Феоктистович к работному делу был не шибко охоч, больше любил девок и дружеские пирушки, хотя однажды, после крепкой отцовой взбучки, заперся в мастерской на несколько дней и изготовил раздвижное кресло-канапе с бархатной обивкой, отделанное палисандром, орехом, вязом и красным деревом. Но главная изюминка была не в этом. В правом подлокотнике канапе была скрытая клавиша, при нажатии на которую под воздействием высвобожденной пружины выкатывалась на колесиках скрытая в днище лежанка, превращая тем самым широкое кресло-канапе в двуспальную кровать. Раздвижное канапе так понравилось старику Феоктисту, что он простил сыну все его прежние прегрешения, ибо сам до такого вовек не додумался бы.

Однако раздвижное канапе было последним мебельным изделием, сработанным отцом Аркадия Степановича. Скоро Степан Феоктистович женился, съехал от старика-отца и записался в артель механиков и слесарей по починке и обслуживанию особняков и доходных домов. Зарабатывал он неплохо, снял квартирку в Замоскворечье, а в одна тысяча восемьсот пятьдесят втором году в возрасте двадцати восьми годов народил сына, которого назвал Аркадием.

Все было ладно до января пятьдесят третьего года, когда в Москве обнаружилась страшная болезнь холера, завезенная из Петербурга каким-то инфицированным крестьянином. В течение зимы и весны гасить очаги заболеваний в Москве или, на худой конец, локализировать болезнь и не допустить ее распространения по всему городу еще как-то удавалось. Но в середине лета ситуация ухудшилась. В августе инфекционные клиники Москвы не успевали принимать заболевших холерой. Заразиться можно было где угодно: в лавке, на базаре, заговорив со знакомыми или просто проходя по улице. Будучи беременной, матушка Аркаши, коему исполнился год, невесть где подцепила страшную заразу, скоро слегла, была помещена в клинику и через неделю скончалась в муках и судорогах. Степан Феоктистович похоронил жену и страшно запил. Сестра его Аграфена иногда приезжала навестить брата, и однажды, увидев его в непотребном состоянии, а его маленького сына голодного, охрипшего от рева, забрала Аркашу к себе. То бишь в отцов дом, поскольку была она старой девой и проживала вместе с отцом Феоктистом Афанасьевичем, помогая ему клеить шпон на мебель и смотреть за работниками. Так Аркаша стал проживать со старым дедом и мрачной теткой со скверным характером. Через два года пьяный Степан Феоктистович попал под копыта лошади и колеса пролетки. Весь переломанный, он умер в земской лечебнице, не приходя в сознание.

Так Аркаша стал полным сиротой.

Летом тысяча восемьсот шестьдесят четвертого года, как раз во время окончания Кавказской войны, мебельных дел мастер Феоктист Афанасьевич Петров преставился тихо и чинно, успев попрощаться, с кем посчитал нужным, завершить текущие дела и отдать распоряжения касательно своего ремесла, имущества и капиталов. Домом и мастерской на первом этаже стала заведовать Аграфена Феоктистовна, выправившая патент на свое имя и продолжившая дело отца. Она по-прежнему содержала двоих работников, однако производство мебели кардинально изменила: вместо инкрустированных комодов, канапе и полушкафов, являющихся предметами искусства без всяких натяжек, стала изготовлять простые и добротные комоды, шкафы, столы, сундуки и тумбочки, также имеющие достаточный спрос, чтобы жить безбедно и иметь возможность покупать необходимые материалы для работы. Хозяйка была строга к работникам и к себе, годами ходила в одном и том же платье и жакетке и строго следила за Аркашей, чтобы он хорошо учился и, не дай бог, не связался с дурными мальчишками, которых в районе Даниловского монастыря и Якиманки было предостаточно.

Аркаше к тому времени шел тринадцатый годок – возраст переломный, когда в голове начинают роиться мысли относительно ценностей жизни: что главное, что второстепенное, а что и вовсе может потерпеть. Аграфена Феоктистовна и не пыталась что-либо объяснить подростку, просто неустанно гнула свою линию. Внутренне сопротивляющийся Аркаша все же был вынужден слушаться и поступать так, как велела тетка, к тому же ближе ее у него все равно никого более не осталось.

С грехом пополам закончив курс Десятой мужской гимназии на Якиманке, Аркаша подал прошение о поступлении в Московское ремесленное учебное заведение, приравненное к учебным заведениям Первого разряда и принимавшее молодых людей, получивших законченное гимназическое образование. К своему, а особенно тетушкиному удивлению, он был принят. Наверное, сыграло роль его сиротство, поскольку ремесленное училище было заведением характера благотворительного и находилось в ведении Московского Воспитательного дома. Через год училище приобрело давно положенный ему статус высшего учебного заведения и было переименовано в Императорское Московское Техническое училище, которое выпускало уже не подмастерьев и мастеров, а настоящих технических инженеров. Надо полагать, получился бы из Аркадия Петрова весьма дельный инженер или даже фабричный управляющий, если бы не один случай…

Как-то в Татьянин день группа таких же, как он, студиозусов после дружеской попойки решила осчастливить своим посещением цирк на Воздвиженке, где, согласно афишам, завершала тур по России заезжая итальянская труппа знаменитого в Европе атлета Франца Раппо. Силовые номера атлета привели публику в буйный восторг. После того как Раппо отжонглировал огромными булавами и сорока восемью фунтовыми гирями и, зависнув вниз головой, поднял под аплодисменты публики живую лошадь, пришел черед выступать остальным членам труппы.

На арене натянули проволоку на высоте полутора саженей, совсем еще юная девица в обтягивающем трико забралась на нее и стала выделывать такие эквилибристические кунштюки, что и на ровном полу далеко не у всякого акробата может получиться. А потом встала на одну ногу, зарядила брошенное ей ружье и выстрелила из него, сбив яблоко на голове ассистента.

Затем следовал номер по открыванию запоров и освобождению запертого на замки человека. Артиста в маске, натурально закованного в цепи, сажали в сундук, обшитый стальными листами, плотно закрывали крышку, лишая доступа воздуха (это мог проверить всякий желающий), и закрывали на ключ. Сундук опять-таки обматывали тяжеленными цепями, после чего сковывали цепь огромным висячим замком. Конферансье громогласно объявлял, что через три с половиной, самое большее, четыре минуты человек в сундуке может задохнуться, и просил публику помочь освободить его, предоставив для этого «любые металлические предметы, что имеются в ваших карманах».

– Не извольте беспокоиться, господа: ваши вещи нужны ради спасения человека и только на время этого номера. После его завершения предметы, вам принадлежащие, вы сможете забрать, – такими словами завершил свою просьбу конферансье.

После этих слов появился совсем еще юный ассистент, почти мальчик, и очень быстро пошел по рядам зрителей с металлическим подносом. В зале стало тихо. Было слышно лишь, как бряцают о поднос брошенные на него металлические вещицы.

Через минуту-полторы ассистент вернулся на арену с подносом, на котором лежали несколько разнокалиберных ключей, одни дамские ножницы, пара вязальных спиц и три перочинных ножика.