Наган и плаха - Вячеслав Белоусов Страница 3

— Пашка! Лезь, не глотай сопли!

— Генка! Гни ему спину! Со спины удобней!

— Задницы отобьёте, жеребцы!

— Задницы-то ладно! Они у них железные! А вот что поважней всмятку треснет, это да!

— А что важней?

— А то и важней! Его и лишатся! Тогда уж точно от баб на забор придётся лезть!

И общий хохот красил щёки молодцам.

От нежданных минут отдыха люди, трудившиеся весь день на укреплении береговых сооружений завода, теперь потешились без злости, разглядывая понаехавшее начальство, сплетничали, перемывая гостям косточки, не зная, чем заняться. Нелепую заминку и дружное веселье вызвал споткнувшийся ненароком и кувыркнувшийся в пыли кругленький от заметного живота толстячок, инженер Херувимчик. Маленький, аккуратненький, в тёмной тройке и при галстуке, он суетился перед огромной трибуной, сколоченной наспех и теперь устанавливаемой под его командой на дощатом настиле посреди двора двумя здоровяками рабочими. Забегая то с одной, то с другой стороны, толстячок рукой крутил в воздухе виражи и тонким, визгливым голоском понукал затурканных им бедняг, которым к тому же мешала девица в синем платке и с красным покрывалом, мельтеша у них перед глазами и пытаясь набросить покрывало на трибуну, до которой с трудом сама дотягивалась. Снизу её всё время окликали, тянули графин с водой и стаканами еще помощницы.

Кончилось плачевно, Херувимчик оступился, завертелся на земле, вырвал ветер из его беспомощных рук листки бумаги и, разметав, совсем издеваясь, забросил вверх, аж к тем, которые пытались словить их на валу, да не тут-то было. И погнал их расхулиганившийся буян в волны речки, настойчиво и коварно подбирающейся к заводу. А с вала беззаботно неслось:

— Улетел твой доклад, Василий Карпыч!

— Как критиковать нас будешь?

— Крыть-то нечем!

— Матом, матом их крой! Чтоб до кишок пробирало!

— Карпыч-то? Он и слов таких не знает!

— Учиться у народа надо!

И хохотали снова передние ряды, а с ними и все, кто бездельничал.

Привыкший ко всякому от этого весёлого народа, Херувимчик, нисколько не конфузясь, посидел в пыли, огорчённый, с одним оставшимся листком, сплюнул с досады, выбросил и его, ругнулся без злости, будто клятву давал:

— Я вот выдам некоторым! Поржёте у меня… Без мата достану до нутра!

— Так их, Карпыч! Крой! — гоготали в ответ.

— Здоровая обстановка у тебя в коллективе, — нагнулся Странников к директору.

Тот, тоже низковатого роста, встал на цыпочки, пытаясь достать до плеча ответственного секретаря:

— Что?

— Боевая атмосфера, говорю! — крикнул Странников и махнул рукой членам чрезвычайной комиссии, державшимся несколько поодаль. — Иван Григорьевич! Ты — власть, тебе открывать.

— Вы — председатель тройки, Василий Петрович! — долговязый и костлявый Сергиенко, заместитель председателя губисполкома, отбиваясь, затряс обеими сухими ручками, поджав их к впалой груди, запорожского вида усы обвисли, бескровная лошадиная физиономия его вытянулась ещё более. — Как же? Вам — по рангу!

Странников, особо не протестуя, перевёл глаза на грузного Трубкина, начальника ОГПУ, хмуро наблюдавшего за развеселившейся у трибуны публикой.

— Пока нет надобности, — поджал губы тот, — хотя… Не нравится мне вся эта клоунада и инженер этот. Тю-тю доклад-то… А что в докладе? — повернулся он к директору завода. — Почему доверили ему выступать?

Директор посерел, с цыпочек вниз опустился.

— Проверяли мои ребятки, что он там нацарапал?

— Призывы… призывы одни, — промямлил наконец директор.

— Призывы — ладно, схем сооружений не рисовал?

— Да что уж ты, Яковлевич! — хмыкнул Странников. — Зачем ему схемы на митинг? Он их и без того наизусть знает. Доверять надо нашим спецам, а Херувимчику особенно. Спроси у Сергиенко, инженер этот, не смотри что коротышка, на Стрелке валы укреплял. Большой дока по этой части.

— Докладывали мои, — буркнул тот. — Не имел возможности лично познакомиться.

— Вот и знакомься, — насупил брови ответственный секретарь. — Только в контору свою не тащи, он на валах каждый час нужен. Бери пример с нас. — Странников отыскал глазами замгубпрокурора с райкомводом, застоявшихся за спиной Сергиенко, — Почти все береговые укрепления города объехали по воде. Своими глазами прорехи видели. Людей встряхнули. Бюрократия, она в таких делах вредней паники!

— Работаем и днём, и ночью, товарищ ответственный секретарь губкома! — дёрнулся, пятясь назад, не ожидавший укора Трубкин. — Я лично дополню доклад, если появятся замечания.

— Нет уж, Григорий Яковлевич! — совсем полыхнул плохо скрываемым гневом Странников. — Ты к народу приехал! Есть что — выкладывай сразу, а за мной подтирать не позволю!

Странников, не отошедший ещё от многосуточного пребывания за городом, плавания на моторных лодках по вздувшейся, крушащей берега реке, похмелился с Глазкиным и Аряшкиным на причале завода, где встречал их хлебосольный директор, и открытая заносчивость, верхоплюйство Трубкина, которого он не переваривал, в этот раз взвинтили его не на шутку. Члены комиссии, прибывшие на митинг по суше на машинах, притихли, затаились в ожидании сиюминутной грозы. Но Странников крякнул, выхватил трубку из кармана, сунул в рот, а, опомнившись, хлопнул ею в кулак, развернулся и стремительно шагнул к настилу.

Оттеснив всех, бросился за ним Глазкин. Застывшего в замешательстве начальника ОГПУ больше обойти никто не решался. Толпились, переминаясь с ноги на ногу за его громоздкой поникшей спиной. Уже запрыгнув на настил, Странников в развивающемся на ветру расстёгнутом пиджаке, с взлохмаченными волосами ворвался на трибуну и взмахом руки невольно заставил собравшихся задохнуться от восторга, повскакать с мест и напрячь глотки. Кричали разное, не задумываясь. Это был общий суматошный, нервный порыв.

Больше звучали «Ура!» и «Даёшь Волгу!», но выкрикивалась уже и его фамилия, а Странников зажёг трубку, задымил, облокотившись, и, отставив её в сторону в согнутой руке, заговорил:

— Товарищи! Стихия не прощает разгильдяйства! Терять время на пустяки — смерти подобно! Открываю митинг!

— Ура! — подхватили сотни глоток.

Возвратившись из Москвы, Странников почему-то забросил папиросы и завёл трубку, похожую на ту, что не выпускал из рук его кумир в кремлёвском кабинете. Приметил, как магически действовала она на окружающих. Знакомая по портретам короткая простая трубка рождала известные ассоциации, создавала соответствующую атмосферу, меняла тон голосов собеседников и даже цвет их лиц.

Поступок быстро обратился в привычку, и он уже не замечал, что трубка постоянно мелькала в его руках. Отметил он теперь, как подействовала она на начальника ОГПУ, и намеренно закончил разговор с ним на повышенном тоне, хотя раньше старался не позволять себе этого, в каком бы состоянии ни был.