Десятая заповедь - Валерий Фурса Страница 3

Тьма… Тьма беспросветная, хоть глаз выколи! Ни солнечного лучика, ни лунного сияния, ни проблеска далекой звезды… Одна только растревоженная мысль, неуловимая, как тень в полдень, бродит где-то в дремучих лабиринтах подсознания, пытаясь постичь сущность того, что произошло. Изредка, словно споткнувшись обо что-то, перед внутренним взглядом высвечиваются отдельные картинки недалекого прошлого. Но утомленная мысль никак не может соединить эти картинки в одно целое…

Старший сержант Василий Степанчук отслужил срочную службу в воздушно-десантных войсках и вернулся домой с твердым намерением поступить в институт и выучиться на инженера-строителя.

Манила его романтика новостроек. Влекло к себе что-то новое, еще не изведанное. Хотелось его увидеть, это новое. А еще больше хотелось самому приложить руки к созданию чего-то необычного, еще до сих пор никем не виданного, такого, что изменяло бы существующий мир и делало его еще лучшим и более привлекательным для людей.

Раньше о таком почему-то не мечталось. Может, слишком молодым был, или, скорее всего, собственного жизненного опыта не хватало. Ведь что в жизни мог видеть вчерашний выпускник средней школы? Как и все его ровесники, жил он чуть ли не в тепличных условиях, созданных любящими родителями. Хотя бы в силу этих обстоятельств, не мог он видеть и понимать всех тех сложностей ежедневной жизни, которые нас окружают постоянно. Раньше, в совсем еще недалеком детстве и в юношестве, обо всех этих сложностях и не думалось. Да и погулять хотелось перед армией. А потом — испытать себя на прочность суровыми армейскими буднями.

Даже в мысли не было у Василия где-то в чем-то схитрить, придумывая себе несуществующие болезни, и таким образом откосить от воинской службы, как это делали некоторые из его знакомых.

— Так и до старости доживете, прячась за мамины юбки, — презрительно говорил в таких случаях мнимым больным. — Никогда так и не узнаете, на что сами способны. То ли сорняками в человеческом поле расти будете, то ли колосом весомым нальетесь…

Не всем нравились такие Васины мысли вслух. Но не заставишь же его замолчать, если слушать неприятно. Кто отвечал резко, а кто и помалкивал.

В институт Василий поступил без особенных хлопот. К знаниям всегда тяготел. Да и память у него хорошей была. Все налету схватывал, и запоминал надолго. А дальше пошли нелегкие студенческие будни. Надо было и лекции посещать, и к семинарам готовиться. Да еще и, время от времени, вагоны на станции вечером или ночью разгружать. Чтобы на жизнь хватало. Ведь сколько той стипендии?… А у родителей со средствами всегда туговато было. Младших на ноги ставить надо.

Может потому, что жилось в те времена нелегко, ни к сигаретам, ни к выпивке так и не пристрастился. Хотя и не отказывался иногда сто грамм выпить. В праздник какой-то, или при хорошей компании. Всегда был дружелюбным. С людьми сходился легко, хотя и расставался с некоторыми без всякого сожаления. Расставался, если чувствовал фальшь в их душах или слащавое словоблудие на устах. Приспособленцев никогда не любил. Ценил в людях чистоту души и откровенность в речи. Особенно нравились ему те, кто умел отстаивать свою точку зрения. Даже, если она не совпадала с его собственной.

Родители Василия, которые всю свою жизнь отдали обучению доброго, разумного и вечного детишек своего небольшого городка, никогда не заводили с ним разговоров о Боге. Но устоявшихся христианских традиций придерживались. Всегда, наравне с соседями, праздновали и Пасху, и Рождество Христово, да и другие большие религиозные праздники тоже. Не принято было в их молодые годы в церковь ходить. Особенно им, учителям.

Только один-единственный раз, в раннем детстве, Вася побывал в церкви. Когда умерла его бабушка. Детский разум не мог тогда постичь всего величия и таинства церковного обряда. Но после того случая возражать вере в Господа, даже подсознательно, уже никогда и ни перед кем не решался. А больше всего не нравилось ему, когда некоторые ушлые дельцы, неистово работая локтями, чтобы завоевать себе теплое место под солнцем, всячески пытались использовать религиозные верования людей и, сыграв на самых сокровенных струнах человеческих душ, сталкивали их чуть ли не лбами, натравливая парафиян различных конфессий друг на друга.

— Мы все христиане! — доказывал он в минуты откровенных разговоров, — и греко-католики, и католики, и православные, и даже представители разных сект. В жизни главное — быть человеком! И не столь важно, кто какой веры придерживается.

— Почему же ты сам в церковь не ходишь, если веры христианской не сторонишься? — спрашивали его некоторые.

— Да хотя бы потому, что не только честные и набожные люди туда ходят. Не только за молитвами они время в церкви проводят. — Отвечал он на такие вопросы. — Ходят и те, кто грязно ругается на людях, и те, кто ближнего своего, как липку, обдирает. В церковь теперь многие люди ходят для того, чтобы грехи свои замаливать, а не совета у Господа спросить и помощи в осуществлении добрых дел попросить. По мне, так достаточно Бога в сердце своем иметь. И заповедей его придерживаться. А если я не прав в этом, то мне самому за то и отвечать. Перед Богом, да перед совестью своей. А не перед вами.