Миллениум - Инна Тронина Страница 3

— Валерия Вадимовна, добрый день.

Тураев моментально оценил состояние больной и потому счёл нужным свести количество вопросов к необходимому минимуму.

— Как вы себя чувствуете? Можете разговаривать?

— Конечно, могу, — еле слышно отозвалась Лера. — Спрашивайте.

— Я сегодня много времени не займу.

Тураев раскрыл «дипломат», достал диктофон и включил запись. Вообще-то так поступать не полагалось, но Артур разработал собственную теорию анализа интонаций голоса допрашиваемого. И, слушая потом запись по нескольку раз, старался поглубже проникнуть в его душу. Потом Валерию посетит следователь и оформит протокол, как положено, а сейчас нужно вытянуть самую суть, и на основании добытых данных работать дальше.

Но теперешнее состояние Валерии Леоновой могло помешать чёткому и безошибочному анализу — паузы между словами, тяжёлое дыхание, остановившийся взгляд человека, только что переведённого из реанимации, не могли свидетельствовать об его вине. Но на всякий случай Тураев решил сделать запись.

— Валерия Вадимовна, вы подозреваете кого-нибудь? — задал самый банальный вопрос Тураев.

На него взглянули изумительной красоты глаза чайного цвета, но взгляд девушки был затуманен болью и жаром.

— Абсолютно никого, — еле слышно, но твёрдо сказала она.

— Вам или вашему мужу кто-нибудь угрожал в последнее время?

— Мне — никто, а насчёт мужа не знаю. Во всяком случае, он ничего не говорил об этом. Неприятностей в бизнесе у него не было. — Лера опять опустила веки и некоторое время отдыхала.

— И никакой слежки за собой вы не замечали? — продолжал настаивать Артур. — Может, кто-то интересовался привычками, распорядком дня, вашими вкусами и планами? Вы не пытались вспомнить?

— Так сразу сообразить не могу, — призналась Лера. — Надо будет подумать. Во всяком случае, поводов волноваться у нас не было.

— Вы смогли хотя бы мельком разглядеть лица похитителей? — Артур старался не жалеть распростёртую перед ним красавицу и не думать, где же сейчас находится её дитя. — Или у вас не было такой возможности?

— За рулём сидел парень, обритый наголо, — немного помедлив, сказала Валерия. — Укол мне сделал очень мощный дядя, но лицо его я не запомнила. От парадного меня тащил третий, он был весь в коже и замше, очень сильный, высокого роста. Я ведь открывала кодовый замок, когда на меня напали сзади. Машина у них была тёмно-синяя, кажется, вот какой марки, я не могу сказать. Скорее всего, «БМВ».

— Ну, вы просто молодец! — восхитился Тураев. — За считанные минуты, в таком состоянии, и так много запомнили! Но вы их не знаете?

— Голоса незнакомые. Всех троих впервые видела, — подтвердила Лера. — Но они по-быстрому укололи, и я отключилась.

— А что было потом? — Артур тревожно взглянул на часы — четыре с половиной минуты прошло, а ничего нового он, собственно, не узнал. Тёмно-синий «БМВ», бритый парень, мужик в замше и коже — таких в Москве миллионы. Всех не проверишь. Тем более что нашли Валерию в Высоковском районе — значит, придётся прочёсывать и область.

— Куда меня повезли, не знаю. Я всё время была под наркозом. Видела странный сон. Будто бы с папой в пилотской кабине самолёта. Он лётчиком был, и я заходила посмотреть, как экипаж работает. Тихонько, не дыша, наблюдала. И вот будто бы мы летим — под нами облака и розовое небо. Самолёт набирает высоту, и вдруг папа говорит: «Лера, тебе придётся выйти. Мне запрещено допускать тебя к приборам». Он буквально вытолкал меня из кабины, а самолёт стал падать. Как резко, что живот пронзила острая боль, меня затошнило и вырвало. Как только мы приземлились, я очнулась в снегу. Правда, сразу ничего не поняла. Потом догадалась, что меня выбросили в канаву или в яму, и я истекаю кровью. Все мысли только о ребёнке — что с ним? Я как-то сумела дотронуться до живота и поняла, что Милены во мне больше нет. Опять — непереносимая боль и шок. Я очень хотела умереть, потому что знала — случилось самое страшное. Когда меня тащили в машину, я подумала, что берут в заложники…

— Это было бы лучше, по-вашему? — перебил Тураев удивлённо.

— Конечно, лучше. Тогда Милена бы осталась со мной. — Лера поморщилась так, словно ей опять сделалось дурно. — Когда меня сверху окликнул этот студент, Щербинин, и бросил куртку, я пожалела, что до сих пор жива. Не знала, как мужу посмотрю в глаза. Ведь могла бы сидеть дома, ждать его, а не идти в магазин, не покупать игрушки и тряпочки до родов. Говорят ведь — плохая примета, и нужно было слушать…

— Вы ни в чём не виноваты, — быстро успокоил Тураев, а сам уже в который раз поразился самообладанию совсем молодой женщины. Другая бы рыдала и проклинала судьбу за жестокость, а эта смотрит сухими глазами на сыщика и в то же время как будто не видит его. — И муж вас безумно любит, это заметно. Он простит. Впрочем, ему нечего прощать.

— Я должна была предвидеть, — возразила Лера и забылась.

За окном валил густой снег, и Артур с минуту смотрел то на метель, то на раковину, то на тумбочку, на капельницу, на какие-то современные приборы, контролирующие состояние больной. она должна была предвидеть? Получается, дела Вандышева шли не так хорошо, как и он, и Валерия пытались представить. А, может быть, потерпевшая просто бредит? Окончательно не пришла в себя? О чём-то сознательно умалчивает? И почему-то винит себя, что вообще-то невероятно. Только за то, что вечером вышла на улицу, нельзя наказывать столь безжалостно.

Если случившееся стало для неё полной неожиданностью, и перед тем не было даже признаков надвигающейся беды, Лера просто супер-вумен. Не жалуется, не злится, не трясётся от страха, даже не просит найти ребёнка; а ведь Вандышев повторяет это через каждые два слова. Вот он практически на грани, близок к нервному срыву — это очевидно.

Реакция Валерия просчитывалась легко — он не доверяет присланному муровцу, серьёзно его не воспринимает. Но говорить с ним надо, потому что иного выхода нет.

— Ваши родители погибли? — чуть слышно спросил Тураев, но Валерия сразу же очнулась, и только тут губы её задрожали.

— Да, в девяносто седьмом году, — пролепетала она и всхлипнула. Светящаяся точка на дисплее одного из приборов запрыгала, и Артур пожалел, что задал этот вопрос. — Оба, сразу, в один день. На наш дом упал самолёт. Я ведь родилась в Иркутске.

— Ах, вот оно что!

Тураеву показалось, что ещё полминуты назад он знал намного меньше, чем сейчас. Девчонка давно уже научилась держать себя в руках и сама пробиваться в жизни.

— А вы были в это время в Питере?

— Да, сдавала зачётную сессию. Собиралась в гости, домой. В общежитии девочки услышали по радио о катастрофе, сразу же прибежали ко мне, потому что знали иркутский адрес. Я не даже не поняла, о чём они говорят…

— Простите. — Артур, увидев, что положенные десять минут истекли, встал. Он страстно желал наказать подонков, посмевших надругаться над сиротой. — Вы когда из Петербурга уехали в этот раз?