Юго-западный ветер - Луис Альфредо Гарсиа-Роза Страница 3

Он опять надел наушники и вытянулся на кровати. Комната его была по размерам еще меньше, чем комната матери, так что приходилось использовать каждый сантиметр пространства. Стены были закрыты платяным шкафом, книжными полками, подставками для компакт-дисков, и даже придвинутая к стене кровать помещалась в некоем подобии ниши между стеллажами. Передвигаться в этом загроможденном пространстве было невозможно: тут едва хватало места сделать два шага, а если встать посреди комнатенки, то разведенными руками коснешься мебели вдоль стен. Вот почему он часто гулял поздним вечером, огорчая мать и вызывая у нее подозрения. В каждой из комнат стояло по телефонному аппарату, а у Габриэла с донной Алзирой существовал договор — регулярно, впрочем, ею нарушаемый: если кто-то первым снял трубку, другой уже не говорит «алло».

Комиссар не заинтересовался предложенными деньгами. Мало того, он, казалось, даже был раздосадован таким предложением. Как раз в тот момент их встречи Габриэлу показалось, что ничего из его затеи не выйдет, и если бы он заранее не был столь решительно настроен, то свидание с комиссаром закончилось бы полным фиаско — хотя, он подозревал, оно и так ни к чему не привело. Разве можно вести расследование, если ты не знаешь ни имени заказчика, ни его адреса или места работы? Может быть, полицейский счел Габриэла психом и решил, что не стоит его раздражать? Возможно, приглашая его в участок, он рассчитывал, что так будет проще от него отвязаться. Такой расклад был бы наихудшим, поскольку это означало, что все сказанное им было просто пустой болтовней. Надо все же поговорить с комиссаром еще раз и выяснить, как на самом деле обстоят дела.

Сквозь наушники Габриэл услышал стук в дверь. Он поднялся, раздраженный, что его отрывают, открыл и оказался лицом к лицу с матерью, которая держала в руках поднос.

— Кофе. Я только что приготовила.

Не говоря ни слова, он взял у нее поднос, поставил его на стол и повернулся, чтобы снова запереть дверь. Он не любил, когда его беспокоили в его убежище, хотя его и трогали все эти маленькие знаки внимания с ее стороны. Это был ее способ извиниться за то, что она ему надоедает. Но если он покажет, что тронут ее добротой, то скоро у его дверей будет выстроен целый бар с напитками.

Мысли Габриэла вновь обратились к разговору с комиссаром. Он наконец вспомнил, после чего тот резко изменил поведение — сразу после того, как Габриэл ответил на вопрос, верит ли он в предсказание этого самого предсказателя-экстрасенса. Странно, что комиссара больше заинтересовало его личное отношение, а не конкретные факты. Он ведь ничего не успел ему рассказать, лишь поделился своими чувствами, так что полицейский мог вполне принять его за одного из тех психов, что валом валят в участок с бредовыми жалобами на воображаемых преследователей.

А Габриэл в отличие от этих психов знал точно — то, что ему угрожает, не имеет ничего общего с бредом. Он не путает реальность и вымысел — он четко различает, что существует в действительности, а что — лишь в чьем-то помраченном сознании. Его чувства относительно предсказания были совершенно реальными, вот, очевидно, почему они заинтересовали полицейского — не как объективный факт, а как субъективное, но реальное впечатление. Габриэл был убежден в том, что совершенно нормален. А если и сумасшедший, то не более, чем все окружающие люди. Как у всех, у него тоже есть свои трудности, но они не превращают его в ненормального. Одна из этих трудностей — его отношения с матерью, но он уверен, что как-то с этим разберется уже в ближайшее время.

Когда он вспомнил о принесенном ею кофе, тот совсем остыл. Если сейчас вернуть его матери, она воспримет это как пощечину, а ему вовсе не улыбалось еще усиливать ту слегка напряженную атмосферу, которая воцарилась в доме из-за его позднего возвращения. Ему уже двадцать девять лет, и он не обязан отчитываться перед матерью, почему пришел на несколько минут позже. Хотя, конечно, тут есть доля его вины. Если бы он не возвращался домой всегда точно в одно и то же время, то у нее не сложилась бы привычка поджидать его у окна каждый вечер. И уж, во всяком случае, ему не следовало приучать ее к звонкам и предупреждениям о том, что задерживается. А теперь он не может разом лишить ее того ощущения безопасности, которое сам создал. Габриэл открыл дверь, стараясь производить по возможности меньше шума, прошел в ванную, вылил кофе в унитаз и спустил воду. Но прежде, чем он успел закрыть за собой дверь спальни, из соседней комнаты донесся голос его матери:

— Что, кофе не удался?

Эспиноза, живший лишь в нескольких кварталах от участка, ходил на работу пешком. Ему нравилось добираться до службы каждый раз другой дорогой. Один из его маршрутов был прямым и коротким — это на случай, когда он спешил, другие же — более длинными, так как обычно ему хотелось по пути кое-что обдумать. Нынче Эспиноза задержался на работе — пришлось наверстывать время, потраченное на беседу с тем парнишкой. А потому, когда он наконец спустился в проходную на первом этаже и попрощался с дежурным у входа, на улице уже совсем стемнело. Комиссар не обратил никакого внимания на шум машин на Барата Рибейро — магистраль проходила совсем рядом с участком, — поскольку давно привык воспринимать эти звуки как обычный шумовой фон для своих мыслей.

Он двинулся в сторону дома, не обращая внимания на то, что происходит вокруг, машинально обходя идущих навстречу пешеходов. В подобные моменты, когда он полностью погружался в себя, то будто включал автопилот: шел, понуро опустив плечи, засунув руки в карманы, не отрывая взгляда от тротуара под ногами. Эспиноза считал себя человеком неглупым, но не был зациклен лишь на мозговой деятельности. Он ценил в себе не только умение мыслить, но и дар воображения, причем последний иногда даже больше. Впрочем, то и другое часто переплеталось у него в голове, и рациональные соображения становились вереницами проносящихся в голове образов.

На него произвел сильное впечатление характер парня, с которым он встретился сегодня: в нем сочетались искренность и парадоксальность. Обратиться в полицию с просьбой расследовать преступление, которое он сам, возможно, совершит неизвестно когда — убив неизвестно кого! — это был редкостный бред. И в то же время как раз полная бредовость придавала его рассказу такое правдоподобие. Разве такое может прийти кому-нибудь в голову — за исключением разве что полных психов или фанатично верующих? И страдание, испытываемое этим молодым человеком, показалось ему неподдельным. Эспиноза подумал, что сам он не будет заниматься этим делом, поскольку тот хотел расследовать все в частном порядке. А он все же комиссар полиции, а не частный детектив. Да и с какой стати начинать расследование, если у него нет ничего, кроме фантазий и предположений?

Эспиноза решил, что поручит разобраться в истории Габриэла одному из своих коллег. Этот его сослуживец был серьезно ранен во время расследования, которое они вели вместе, и только сейчас снова постепенно подключался к оперативной работе. Врачи советовали ему пока держаться подальше от опасных операций. Уэлберу Эспиноза доверял безоговорочно. Может быть, случай с Габриэлом как раз и облегчит ему возврат к настоящим расследованиям. Но тогда надо возбуждать дело, а он все еще не уверен, что в данном случае это возможно.