Призрак с горы Мертвецов - Инна Балтийская Страница 3

Почему-то именно в этот погожий денек в нашем дворике было на редкость пустынно. На залитых солнцем скамейках не грелся выводок местных бабусь с вязанием в руках, даже вечно пьяного дворника Василия нигде не было видно. Небольшой двор между тремя панельными многоэтажками и котлованом для новой стройки словно выгорел на солнце. Вокруг песочницы весело летали толстые мохнатые шмели, изредка отвлекаясь от нас на кусты растущей рядом сирени. От запаха сирени и розового клевера на газонах кружилась голова. И я нисколько не удивилась, когда из-за одного пышного сиреневого куста вышел незнакомый дядя в длинных светлых шортах в зеленый горошек и, как-то бесшумно передвигаясь, подошел к нам.

— Ой, девочки, какие вкусные у вас булочки! — наклонившись к нам так, что чуть не коснулся моего платочка, полушепотом произнес он, а затем погладил подружку по голове. — А у тебя какой бантик красивый!

Подружка заливисто засмеялась и тут же, развязав бант, протянула его незнакомцу. Тот намотал бант на руку и, улыбнувшись, еще ниже склонился к нам:

— Девчонки, а котят вы любите? У меня их двое, один рыженький, другой серенький. Пушистые такие!

— Ой, а где? Где котята? — песочные куличики вмиг были забыты, и мы с подружкой вскочили на ноги.

— А вот за дом зайти надо, там в гараже они и сидят. — Дядя присел на корточки и небрежно махнул рукой в проход между нашим домом и котлованом. — Идемте, если понравятся, я их вам подарю.

— Ой, хочу рыженького, рыженького! — завизжала подружка, перепрыгивая через бортик песочницы. Я последовала за ней.

Дядя протянул нам руки, я робко подала ему ладошку, которую он аккуратно сжал. И тут я почувствовала резкую боль в глазах, словно в них плеснули кипятком. Веки горели, и казалось, от боли невозможно было дышать. Такое же жжение я почувствовала и в той руке, за которую держал меня дядя. Но хотя глаза и руки словно горели в костре, тело сковал лютый холод, а теплый желтый песочек внезапно показался белым и сверкающим, как свежевыпавший снег. От испуга и боли я громко заплакала, вырывая руку, и он тут же отпустил меня и отпрянул, крепко держа за руку подружку.

Пока я вытирала ладонями заплаканные глаза, он что-то быстро шепнул ей на ухо, она снова засмеялась тоненьким детским смехом, повернулась ко мне спиной, и они быстро пошли в сторону котлована. Мои глаза уже полностью прошли, и я грустно смотрела им вслед. Синий сарафанчик в последний раз мелькнул за поворотом, заливистый смех моей подружки еще звенел в моих ушах…

Помнится, в какое-то мгновение я хотела побежать за ней следом, ведь там, за домом, сидели милые котята — один рыжий, другой серенький… Но тут раскаленный воздух вокруг снова сгустился, охлаждаясь, превращаясь в морозный туман, глаза заслезились от сверкающей снежной белизны вокруг, и я, забыв про котят, с громким ревом побежала домой.

На следующий день меня не выпустили во двор. Бледная как снег мама сидела в квартире, держась руками за голову и мерно раскачиваясь из стороны в сторону. Мама моей подружки то прибегала к нам, то выбегала, на ее искаженном лице слезы словно выжгли красные кривые дорожки. Следом носились какие-то мужчины в форме, на меня никто не обращал внимания. Я сделала робкую попытку узнать у мамы, что произошло, но она лишь крепко сжала меня в объятиях, и мои волосы тут же промокли от ее слез.

Меня тоже расспрашивал какой-то высокий мужчина в синей форме, но что я могла ему сказать? Да, подходил дядя, обещал показать котят. Подружка пошла, а у меня разболелись глаза. Как дядя выглядел? Да никак. Он же взрослый, как он мог выглядеть? Нет, ни очков, ни шрамов я не заметила. Запомнила лишь шорты в зеленый горошек.

Больше месяца я просидела дома, лишь с тоской выглядывая в окошко на нашу солнечную песочницу, где так и валялись пестрое ведерко и две формочки для печений. Я просила маму позвать к нам в гости подружку, раз уж мне на улицу нельзя, но от этой просьбы мама начинала так рыдать, что я испуганно замолкала, и тихо бралась за очередную книжку-раскраску. А потом мы переехали в новую квартиру, где не было такого чудесного двора с кустами сирени и большой чистой песочницей. Двор-колодец в нашем новом жилице был полностью заасфальтирован, и гулять детям там было просто негде. Впрочем, гулять во двор меня все равно больше не выпускали, и на улицу я выходила лишь вечером с мамой, когда она возвращалась с работы. Мы быстро шли по длинной узкой улице до ближайшего магазина, и мама ни на секунду не отпускала мою руку, сжимая ее с такой силой, что после прогулки у меня долго болели пальцы.

Свободного времени у меня теперь было много, и долгими осенними днями, сидя взаперти в новой, неуютной квартире, куда даже в полдень не попадал солнечный свет, я в силу своего детского разумения размышляла: что помешало мне пойти к котятам, что случилось с моими глазами? Маме я об этом почему-то не рассказывала. Зато она теперь каждый вечер рассказывала мне о сестре Лиле, которая пошла в зимний поход на покрытую снегом гору и погибла в тот день, когда я родилась. Мама говорила, что не переживет, если и со мной что-нибудь случится. И я обещала, каждый раз обещала ей не уходить никуда ни с каким дядей, что бы он мне не предложил. А днем думала, понравились ли моей подружке тогда котята? Подарил ли ей дядя рыженького? И почему ее не привели даже попрощаться со мной, когда мы переезжали?

И лишь через много лет, уже окончив школу, я наконец узнала, что мою подружку по песочнице тогда нашли в гараже за нашим домом. Маньяк задушил ее синим бантом, который доверчиво протянула ему малышка. Урода, заманившего ее в гараж, так и не нашли. Вот тогда я поняла, что чудом спаслась тогда, на залитом солнцем дворе. Но что это было за чудо?

А что спасло меня позже, когда мне исполнилось 15 лет? Тот весенний день я тоже буду помнить всю жизнь. В начале мая мы с одноклассницами гуляли по густому, залитому солнцем лесопарку. Вдоль длинных аллей в обнимку с рябинами стояли вековые дубы, чуть в отдалении слабо зеленели березы, а в воздухе стоял густой аромат едва распустившейся черемухи. Но, несмотря на прекрасную погоду, лесопарк словно вымер. Не ходили по узким тропкам кучки подростков, сбежавших из школы, не гуляли по асфальтовым дорожкам важные молодые мамочки с большими колясками. Даже возле небольшого пруда, где всегда тусовались мужики с удочками, не было ни души. Запах черемухи кружил голову, стоило сойти с узких асфальтовых дорожек, как ноги утопали в высокой траве, У меня возникло странное чувство дежа вю — словно когда-то давно я уже побывала в этом месте, и вокруг были такие же цветущие кусты, а рядом — большая песочница с раскаленным на солнце песком, и мне было так же тепло на душе, вот только… Но дальше вспоминать не хотелось. Одноклассницы постепенно откалывались, то парочками, то по одной, скрывались за густыми кустами, словно растворялись в густом мареве, и в конце концов со мной осталась лишь одна девушка, Вера. Мы с ней не особо дружили, но в этот майский денек нам не хотелось расставаться, не хотелось расходиться по домам. Не знаю, как кому, но мне возвращаться домой не хотелось почти никогда.

— Погуляем еще? — предложила я, и Вера радостно кивнула. На ней были тугие джинсы и голубая футболка, красиво облегавшие стройную фигурку, а тонкое, чуть удлиненное личико очень украшали забранные наверх белокурые волосы, перевязанные ярко-синей, в тон глаз, атласной лентой. Она совсем уже взрослая, мелькнула у меня мысль, а я? Я все еще глупая маленькая девочка, переживающая из-за того, что родная мать не обращает на меня внимания? Может, мне пора перестать думать о ней? Мне надо думать о мальчиках, которые тоже не балуют меня своими ухаживаниями, но тут я сама виновата. Надо перейти с платьев на мини-юбочки и джинсы-клеш, аккуратные лодочки сменить на модную платформу…