Темный ангел одиночества - Инна Бачинская Страница 3

Он помолчал, потом сказал:

– Вы удивительно преданный человек, Елена. А еще говорят, что жертвенной любви в наше время уже нет. И часто вы… – Он замялся.

Она побагровела. Странное дело, она не стеснялась случайных дружков Николая, чувствуя себя другой, повторяя себе, что их грязь ее не испачкает. А этот говорил с ней так… по-человечески, участливо. Она словно взглянула на себя его глазами и почувствовала такой стыд, что перехватило горло.

– Нет, не часто… – Она не узнала собственного голоса. – Иногда ему везет и он выигрывает…

– Иногда… но чаще проигрывает?

– Чаще проигрывает, вот и вам проиграл.

Он кивнул. Разлил остатки шампанского.

– За вас, Елена! И за выигрыш в жизни и любви!

Она подумала, что он привык выигрывать, и в нем чувствуется хозяин жизни. Он не похож на Николая… что было ей удивительно – она забыла, что в мире существуют такие… такие… значительные люди – никакого мельтешения, надувания щек, хвастовства; люди, знающие себе цену и знающие, чего хотят. И еще она удивилась, что этот и Николай оказались за одним игорным столом, калибры у них были разные – мелкий аферист Николай, промышляющий по полуподпольным картежным притонам, и этот… козырный, с правильной речью и ухоженными руками.

Да-да, она отдавала себе отчет в том, что Николай был мелким аферистом, без образования, не привыкший работать. Но он был добрым малым, щедрым и веселым, он любил ее. Он делал ей подарки. Однажды, когда он попросил ее об… одолжении, он расплакался и сказал, что он последняя сволочь и слабак, проигрался в пух, все понимает про себя и знает, что Бог его накажет. И если она откажется или даже бросит его, он поймет…

И она растаяла. Ее никогда не баловали добрым словом – отец пил, избивал мать; та срывала досаду на дочке, которая всегда была виновата.

Мужчина взял пульт, вспыхнул экран плоского телевизора на стене – музыкальный канал, ретро. Негромкая музыка, что-то ностальгически-элегическое… сладкая жалоба скрипки. Он протянул ей руку. Она, помедлив, протянула в ответ свою. Подумала – разве сейчас так танцуют? У него сильная теплая рука… Она чувствовала его возбуждение, сердце его билось мощно, рывками. Объятия под музыку как преддверие постели…

…– Хочешь совет? – спросил он. – Уходи от него, он дрянь-человек.

– Вы его не знаете, – пробормотала она, сознавая всю нелепость ситуации – она в постели с чужим мужчиной по просьбе своего… кто он ей? Бойфренд? Жених? Гражданский муж?

«Сутенер!» – вдруг мелькнула мысль.

…по просьбе своего сутенера, продувшегося накануне в картишки! Спасательный круг, скорая помощь, разменная монета. Дешевка.

– Он помог мне, когда умерла мама, дал денег…

…Умерла мама, и она растерялась. Мама долго болела, у нее был рак, и она, работавшая на трех работах, вкалывающая, света белого не видя, осталась одна. Вдруг. Теперь можно было остановиться и перевести дух. Раздать долги. И сойти с ума от одиночества и страха, который приходил ночью вместе с бессонницей.

Пришлось продать квартиру. Деваться ей было некуда, и она напросилась к сестре матери, тете Нике. Собрала чемоданы и отправилась в белый свет.

Она всегда ее боялась – тетя Ника была старшей сестрой и всех строила и наставляла: младшую сестру – за то, что терпит алкаша-мужа, ее, Нонну, – за непутевость, собственного мужа – за лень, глупость, неумение заводить дружбу с нужными людьми.

Ей были неприятны слова тетки о матери, хотя в душе она не могла с ней не согласиться. Но есть вещи, которые нужно чувствовать, их необязательно произносить. Существуют приличия, золотой фонд человечества, помогающий выжить, – их нужно соблюдать. О мертвых ничего, кроме… и так далее. Все знают.

– Ну и что? – Он, улыбаясь, смотрел ей в глаза. – Ты уже рассчиталась. Здоровая, красивая… У тебя есть какая-нибудь профессия?

– Я закончила торговый техникум.

– Почему бы не попробовать… – Он запнулся, и она мысленно закончила за него: «…зарабатывать головой, а не телом?»

– Ты красивая, – повторил он, целуя ее. – Подумай над тем, что я сказал.

Он принес еще одну бутылку шампанского. Она смотрела на его руки, движения их были красивы и уверенны. Пробка взлетела в потолок, она почувствовала холодные брызги на коже и вскрикнула, закрываясь простыней.

– Разучился, извини. – Он протянул ей бокал. Они смотрели друг на друга, он вытер капельки вина с ее плеча…

– Где ты живешь? – спросил он потом. – Я отвезу тебя.

Он привез ее домой, помог выбраться из машины. Они стояли молча у его темно-синего «Мерседеса»; он медлил, а она, замерев, ожидала, неизвестно чего, каких-то слов. Ей не хотелось уходить…

– Послушай… – начал он, и было видно, что он колеблется. – Послушай, я не хотел тебе говорить…

Она смотрела на него потемневшими глазами.

– Наверное, нужно сказать. Твой парень не проиграл вчера, он выиграл. Он первоклассный игрок, и, как я понимаю, он всегда выигрывает. А ты… я заплатил ему, понимаешь? Он предложил, и я заплатил… – Он положил руку ей на плечо.

– Неправда! – закричала она, отшатываясь. – Я вам не верю!

– Спроси у него. Он подонок. Уходи от него, а то пропадешь. – Он снова положил руку ей на плечо, легонько сжал…

…Она переступила порог их квартиры, не раздеваясь, упала на диван и зарыдала. Какой бы ничтожной и жалкой ни была ее жизнь до сих пор, сейчас она была еще более ничтожной и жалкой. Она захлебывалась слезами и кричала: «Неправда!», зная и понимая разумом и сердцем, что этот сказал правду.

Человеку всегда есть, куда падать, до дна далеко…