Браслет певицы - У. Уилер Страница 3

– Какой ужас… в моём доме… что случилось? Я ничего не понимаю! – причитал Бёрлингтон, подходя то к одному гостю, то к другому.

– Кто-нибудь, принесите воды! – раздался голос графини из зимнего сада. Ива рукой показала графу, чтобы тот не беспокоился, взяла с подноса бокал сельтерской и вышла в сад.

– Почему вы покинули стол? – спросила она графиню, передавая ей бокал.

– Мне стало дурно, – ответила та, поднимая на Иву прекрасные глаза, – мне вдруг стало так дурно, словно кто-то душил меня… я испугалась. Я почувствовала такой леденящий страх! Мне показалось, что это был, в самом деле… дух. Может, это было предчувствие?

– Весьма возможно, – задумчиво ответила Ива. – А несчастная баронесса, как она?

– О-о, вы видите, она в шоке. Всё время повторяет, что Эдвард был прекрасным человеком. Бедняжка.

Некрасивое, грубое лицо баронессы распухло от слёз, но не выражало ничего так, словно застыло маской глубокого недоумения. Подняв глаза на Иву, она убеждённо произнесла:

– Эдвард – прекрасный человек. У него не было врагов. Вы можете не поверить мне, но мы были совершенно счастливы. Он прекрасный человек!

Через полчаса старший инспектор Суон в сопровождении доктора и двух бравых сержантов вошёл в салон.

Он коротко представился и попросил всех собраться в зимнем саду, пока доктор и сержант производили осмотр тела и места происшествия. Все гости направились в двери сада – там, в плетёном кресле сидела баронесса, графиня Бёрлингтон была рядом с ней, неся дежурство с нюхательными солями и платком. Баронесса сидела в оцепенении от своего горя, уставившись прямо перед собой и лишь изредка поднося платок к глазам.

Поравнявшись с мисс Ивой, Суон не сказал ни слова, но посмотрел на неё так, словно сообщал: «Поговорим после». Ива кивнула.

– Господа, я приношу свои соболезнования в связи с ужасной трагедией в доме. Я, старший инспектор Скотланд-Ярда Суон, буду вести расследование этого инцидента в связи с его особенной важностью. Поэтому прошу вас сейчас успокоиться и изложить мне канву событий – позже я поговорю с каждым из вас для уточнения деталей. Я прошу никого не покидать этих помещений. Надеюсь, вы с пониманием отнесётесь к некоторым неудобствам.

Граф Бёрлингтон, как хозяин дома, был вынужден взять на себя роль повествователя и изложить события сеанса. Гости изредка добавляли незначительные детали. Никто из посторонних – ни слуги, ни кто-либо ещё – не входил в салон во время сеанса, это выяснилось сразу; и было совершенно очевидно, что ни у кого, кроме присутствующих, не было возможности убить Фицгилберта. Атмосфера становилась гнетущей, в зимнем саду сгустился страх.

– Когда в последний раз у вас была возможность убедиться в том, что барон Фицгилберт жив? – задал Суон вопрос и оглядел присутствующих.

– Пожалуй, это было тогда, когда мы пересаживались, – осторожно предположил граф Бёрлингтон.

– Но ведь вы все могли видеть его во время сеанса – стол круглый, и все были друг у друга на виду! – заметил Суон.

– Помилуйте, было темно! И потом, мы все смотрели на господина Урусова! – изумилась графиня, обнимая за плечи бесчувственную Фицгилберт.

– И как это всё происходило? Я имею в виду ваше духовидство. Вы держались за руки?

– Нет, во второй части сеанса господин Урусов просил нас держать руки на столе. Не так ли, господин Урусов? – уточнил полковник Брюстер.

– Это так? – обратился Суон к русскому князю.

– Совершенно верно, – ответил Урусов. Его нервный тик стал совершенно очевиден. Левая сторона красивого, аристократически утончённого лица конвульсивно подёргивалась, мешая даже говорить, – мне пришлось отказаться от круговой связи, поскольку это только мешало концентрации сил. Несносная атмосфера. Все отвлекались. Сеанс можно считать совершенно провальным.

Это была самая длинная фраза, которую князь произнёс за вечер; все отметили, что говорил он исключительно правильно, со старательным оксфордским выговором, но лёгкий акцент всё же был явно различим в его речи.

Ива, да и сам Суон заметили, что во всё время этого опроса мадам фон Мюкк сильно нервничала и всё время порывалась что-то сказать, но осаживала сама себя и озадаченно кусала уголок кружевного платка, кидая ищущие взоры то на Бёрлингтона, то на Суона.

– Ну что же, я попрошу всех вернуться в салон и не выходить из него. Полагаю, что доктор уже закончил, тело унесли, и вы можете там расположиться. Я попрошу доктора оказать помощь, если потребуется. Граф Бёрлингтон, останьтесь сейчас, я хотел бы поговорить вначале с вами.

Пристроившись в салоне на кушетке, Ива внимательно наблюдала за гостями. Полковник присоединился к ней вновь.

– Ну, что скажете? Какой ужас! Признаться, такого я не видел даже в Южной Африке. Чтобы вот так вот, убить человека, на глазах, можно сказать, у всего общества! Так где же вы были, мисс? Бенарес? Раджастан? Как вам тамошний колорит?

Наконец, полковника пригласили в зимний сад. Последней в зимний сад направилась сама Ива. Она вошла, пряча улыбку, и направилась было к ротанговому креслу, в котором расположился старший инспектор, но тут её весьма бесцеремонно оттолкнула Мелисанда фон Мюкк, буквально ворвавшаяся в сад и решительно направившаяся прямо к Суону. На лице её была написана решимость, граничащая с героизмом.

– Ах, простите, ради бога! Я не сказала вам сразу, а теперь решила, что следует. Я не хотела выглядеть бессердечной, но… знаете ли, это крайне досадное недоразумение. Во всей этой суматохе пропал мой браслет, – Мелисанда изящно приподняла руку и продемонстрировала тонкое запястье с едва заметным розовым следом от широкого браслета. – Это крайне неприятно. Подарок мужа; не хочу сказать, что я дорожу им из сентиментальных чувств, но Фердинанд невыносимо ревнив. А в связи с этим разводом… Это было бы крайне, крайне неприятно.

– Как выглядит ваш браслет? – спросил Суон.

– О, вы знаете, такой широкий и довольно толстый серебряный браслет, азиатский, усыпанный бирюзой. Он тяжёлый, странно, что я не заметила, как он упал с руки, и закрывается на маленький замочек, так удивительно – когда я надевала его, замочек был совершенно цел!

– И когда вы видели его последний раз?

– Когда мы садились за стол, он был ещё на мне, определённо. Но потом эта суматоха, этот ужас… Когда мне принесли нюхательную соль, я протянула руку и заметила, что его нет. Это так досадно! – Мелисанда употребила весь свой талант, чтобы окутать Суона волнами откровенно чувственного своего обаяния и смотрела на него тем взглядом, который обычно принуждает мужчин забывать обо всём на свете и бросаться на спасение беспомощной женщины.

– Что же, я распоряжусь обыскать салон, – сухо ответил ей Суон. Мелисанда благодарно кивнула и покинула сад, как покидают сцену после удачно сыгранного выхода. Суон проводил её скептическим взглядом, а потом перевёл глаза на Иву, и лицо его озарилось несколько неуместной улыбкой.