Потрошитель душ - Антон Леонтьев Страница 3

Беллетрист неловко взмахнул рукой, и бриллиант, который он все еще держал в руке и о котором напрочь забыл, перелетел через всю комнату, задел висящий на стене кривой турецкий ятаган, отчего тот покачнулся, и, зацепившись цепочкой за каминную решетку, повис на оной.

– Глеб Трофимович! – вскричала графиня. В возникшей суматохе Захар объявил о прибытии госпожи Чернозвоновой с дочерью.

И в этот момент турецкий ятаган с грохотом полетел на пол.

Когда наконец бриллиант был показан всем гостям и водружен обратно на шейку хозяйки, а ятаган снова занял свое место на стене, потекла обычная светская беседа. Графиня то и дело посматривала на большие бронзовые часы, и все понимали, что она ждет одного человека – своего любовника поручика Юркевича!

И все же центром внимания был мэтр Гийом. После перепалки с беллетристом Державиным-Клеопатровым, который обычно блистал сарказмом, а теперь больше отмалчивался, словно погруженный в думы, медиум снова превратился в эксцентричного, забавного иностранца. Неудивительно, что разговор вертелся вокруг потусторонних, мистических вещей, предсказаний и семейных проклятий. Княгиня Бобруйская как раз завершала рассказ о фамильном привидении, которое обитало в их тверском поместье, как вдруг раздался зычный голос беллетриста:

– И как это произойдет?

Княгиня смолкла на полуслове, потеряв нить повествования. Нахмурившись, графиня прошипела:

– Глеб Трофимович, прошу вас…

Смешно моргая, княгиня продолжила:

– И вот мой дядя решил спуститься в склеп, где покоится несчастная наша пращурка, не дающая покоя своим живым потомкам. Вооружившись фонарем и дубинкой, он ночью двинулся на заброшенное кладбище, располагающееся подле нашего поместья…

– Я хочу знать, как это произойдет! – прервал ее визгливым, даже истеричным возгласом беллетрист. – Это что, окончательный приговор, который обжалованию не подлежит? Чего мне бояться? Холеры, которой я заболею, выпив воды из Невы? Стремянки, при помощи которой буду доставать в библиотеке фолиант с последней полки? Резвых коняшек, который понесут мой экипаж?

Княгиня раскрывала и закрывала рот, походя на выброшенную на берег рыбину. Напряжение нарастало, было заметно, как на лбу у беллетриста вздулась вена. Зыркнув на медиума, как сыч, он крикнул:

– Ну, чего вы молчите, мэтр? Язык проглотили?

Месье Гийом вздохнул и тихо произнес:

– Материя, из которой соткана наша судьба, состоит из неведомого числа нитей. Одни рвутся, но тут же, словно из ничего, возникают другие. Узор, который казался ясным, вдруг на глазах, как стеклышки в калейдоскопе, меняется. И финальный рисунок оказывается совсем не тем, какой намечался с самого начала…

Он сделал паузу, собравшиеся смотрели на него, боясь пошевельнуться.

– Не претендую на то, месье, что знаю все о механизмах судьбы и о том, как изменить предначертанное. Мне кое-что известно, возможно, чуть больше, чем обычным смертным, но не более того… Ибо всей полнотой знания об этом не обладает никто из живых!

Француз снова замолчал, вздохнул и продолжил:

– Поэтому, повторюсь, судьба – это не линии, выбитые в граните, а тонкие, рвущиеся нити в ткацком станке Фатума. Вы правы – нет ничего незыблемого, ибо все течет и меняется. В том числе и река судьбы. И любое предсказание всегда содержит потенциальную ошибку. Ибо изменить судьбу можно…

– Как? – раздался чей-то томный голос, и мэтр слабо усмехнулся:

– О! Рецептов великое множество! Любой пустяк может изменить весь ход событий. Но, с другой стороны, можно целенаправленно пытаться избежать неминуемого – и потерпеть фиаско. Ибо только после того, как колесо судьбы, со скрипом прокрутившись, поменяет колею или даже направление, только тогда – и то, может быть, по прошествии многих лет – станет вдруг понятно: вот это был момент, когда все стало по-иному…

Он вздохнул, снял с пальца перстень и протянул беллетристу.

– Прошу меня извинить. Я не имел права быть столь прямолинейным. Пари выиграли вы.

Державин-Клеопатров в бешенстве оттолкнул руку медиума и закричал:

– Не надо мне подачек, месье! Вы напророчили мне смерть и думаете, что все теперь в порядке!

– Я ошибся. Прошу извинить меня. Я ошибся, месье. Вы будете жить долго и богато…

Но эти слова не убедили никого, в первую очередь самого беллетриста.

– Если вы говорите, что можно изменить судьбу… То я хочу… Хочу сделать это! Но вы должны сказать, что мне грозит! Ибо только тогда я смогу принять эффективные меры! – возбужденно проговорил он. – Чего мне бояться? Или кого? Если я должен утонуть, то я запрусь дома и не буду даже принимать ванну до конца года…

– Однако… Вашей юной пассии это вряд ли понравится, Глеб Трофимыч! – прогудел кто-то из гостей, но шутка обстановки не разрядила.

– Если я должен подавиться, то не буду есть! Если мне суждено поскользнуться на льду и сломать хребет, то не буду выходить из дома!

– Не забывайте, вам сегодня еще возвращаться – а на улице гололед… – заметил тот же голос, но супруга остряка зашипела на него, призывая к порядку.

Графиня, поглаживая пальцами висящий на шейке бриллиант, думала, что вечер, хоть и пошел не так, как планировалось, вполне удался. И завтра только и будет разговоров, что о предсказании и скорой кончине Державина-Клеопатрова.

И вот будет жуть, если он в самом деле до конца года отдаст богу душу!

– Месье, я не могу предсказать все с точностью до запятой… – произнес мэтр, но Державин-Клеопатров вцепился ему в руки и закричал:

– Можете! Я же вижу, что можете! Скажите правду! Я имею право знать ее!

– Друзья! Пройдемте в салон, там накрыт стол для любопытного ментального эксперимента, коий нам желает продемонстрировать мэтр Гийом! – пригласила графиня.

Нет, Державин-Клеопатров явно не в себе. Наверное, пьет много. Да и, говорят, злоупотребляет опиумом. Надо отказать ему от дома, потому что он ей так всех гостей до смерти перепугает…

Гости в самом деле выглядели испуганными, но с большим интересом следили за развитием драмы.

– Я имею право знать! – повторил беллетрист. – Хотите денег? Заплачу сколько нужно! Я богат, мои книги, признаюсь, полное дерьмо, но людишки их обожают и исправно платят…

– Глеб Трофимович! – призвала его к порядку графиня, поморщившись. В прежней жизни у нее в ходу бывали и не такие выражения, но времена изменились – теперь она белая кость и голубая кровь!

– То, что вы услышите, вам не понравится! – предупредил мэтр. – Но если вы настаиваете… Сядьте! Закройте глаза! Расслабьтесь!

Беллетрист послушно опустился в кресло, а медиум встал за спинкой, обхватил лоб закрывшего глаза Державина-Клеопатрова и застыл как статуя. Прошло несколько томительных минут, после чего медиума вдруг с силой отбросило назад, да так неожиданно, что все ахнули.