Три короба правды, или Дочь уксусника - Светозар Чернов Страница 3

— Не думаю, Ваше Высочество, что эти сведения могут иметь какое-то основание. Полиция знает о существовании в столице «Группы народовольцев», которая в своем «Летучем листке» признает политический террор главным орудием борьбы. Однако мы пристально следим за ними, и с этой стороны никакой опасности пока ожидать не приходится. А сообщениям из-за границы веры никакой нет. К примеру, в прошлом месяце в Кракове осудили на десять лет каторги Иосифа Гендигера, который все наше Петербургское охранное отделение на уши поставил своими доносами о готовящемся заговоре на жизнь Государя, а оказалось, что он просто оговорил невинных, чтобы денежное вознаграждение получить в качестве осведомителя. А за границей вообще ничего толком о наших делах не знают и выдумывают такое, что просто курам на смех. Вы же сами знаете, Ваше Высочество: заграничные газеты просто пестрят сообщениями о заговорах и покушениях на Государя, и даже о сотнях гвардейских заговорщиков, отправляемых в Сибирь пароходами. А та июньская история, когда немцы на весь мир раструбили, что вы, Ваше Высочество, на ходу вывалились из поезда через внезапно распахнувшуюся дверь купе на некой станции Черезпоеть? Хотел бы я знать, кто у них вообще такие дурацкие истории выдумывает…

— О заговоре, про который я тебе говорю, я впервые от самого кайзера услышал, когда месяц назад был у Вильгельма в Гёрде на охоте. Ты полагаешь, что слова германского императора не имеют никакого веса?

— Ваше Высочество… — Дурново побледнел, поняв, что сболтнул лишнее, и встал. — Разумеется, это меняет положение. Хотя в последнее время наши отношения с Германией омрачены многими торговыми и таможенными проблемами, молодой император остается искренним другом русской монархии и вашим личным другом, поэтому у нас нет никакого резона пренебрегать предупреждением германского императора.

— Вот представь, что ты утром рассуждаешь со своим поваром об обеде, а он тебе говорит: «Вопрос об обеде, ваше превосходительство, положительно не стоит никакого внимания!» — Великий князь вскочил. — Как ты можешь говорить о резонах и цене, когда речь идет о жизни Государя! Быть может, мне прикажешь в гвардии особое отделение заводить в дополнение к вашему Третьему?! С агентурою?! Работу твою выполнять?!

Великий князь долго еще сотрясал воздух громогласными ругательствами, даже после ухода директора Департамента полиции, потом сел, и, чтобы успокоить нервы, стал рвать трясущимися от возбуждения руками лист бумаги с изображенными на нем собственною его рукою ножками балерин. Постепенно он увлекся и даже стал сопеть носом. Превратив балерин в горстку бумажных хлопьев, великий князь дернул сонетку, чтобы лакей смел мусор в камин, а сам направился в столовую, где его дожидалось покинутое на время избранное офицерское общество, состоявшее из его собственных адъютантов, адъютантов штаба Гвардейского корпуса и некоторых офицеров гвардейских полков.

Накануне ночью они с женой опять обсуждали предостережение кайзера, и Мария Павловна разъяснила ему истинный смысл речи Вильгельма в Потсдаме, желавшего видеть во главе русского государства более лояльного Германии царя, и царицу, у которой не будет выступать пена на губах от одного упоминания немецкого соседа. Мария опять настаивала на необходимости скорейшего создания особой охраны из офицеров-гвардейцев, которая должна оградить великого князя от террористов, а в случае смерти царя помочь сразу взять ситуацию в свои руки.

— Как я и предполагал, господа, от полиции нам ждать помощи не приходится, — объявил собравшимся Владимир Александрович. — Капитан Сеньчуков, когда вы сегодня утром отвозили мое письмо г-ну Дурново, он читал его при вас?

— Да, Ваше Высочество, — с кресла поднялся семеновский капитан с адъютантскими аксельбантами на груди.

— И как вам показалось: отнесся ли он к нему с должным вниманием?

— Нет, Ваше Высочество. Он бегло взглянул на него и бросил к остальным бумагам.

— Вот видите, господа! Только мы сами можем охранить Государя и династические начала в лице моих братьев и меня самого от злоумышлений нигилистов и анархистов.

Поднялся со своего места заведующий двором и личный адъютант Его Высочества, полковник Оболенский, до этого сидевший обмякшим на стуле у стены, и стеклянным взором смотревший на горевшие в камине дрова. Всю ночь до шести утра во дворце великого князя на Дворцовой набережной слушали цыганский хор и ужинали, и замученный полковник был сегодня еле живой.

— Мы, Ваше Высочество, пока вас не было, — сказал Оболенский, — осмелились начернить в общих чертах основные положения устава будущей лиги, а поручик Пургольд из эскадрона штаб-ротмистра Пистолькорса составил брульон текста присяги — у него самый лучший из всех нас почерк и семь дуэлей из-за умышленного искажения своей фамилии!

История про дуэли Пургольда из Конногвардейского полка была известна всей гвардии. Говорили, что со своим эскадронным командиром, штабс-ротмистром Пистолькорсом, поручик сошелся как раз на почве дуэлей. Тот восемь раз вызывал однополчан на дуэль по той же причине, но так ни разу и не получил удовлетворения. Зато жена Пистолькорса, по слухам, от однополчан своего мужа в удовлетворениях отказа не имела.

— Дозвольте присягу зачитать?

— Я думаю, не следует называть это присягой, — сказал великий князь. — Надо назвать это как-то иначе, торжественным обещанием каким-нибудь… Читайте, полковник.

— «Вступая в доброхотную Свято-Владимирскую лигу, — начал читать Оболенский, — я, имярек, предварительно объявляю и закрепляю своею подписью, что присоединяюсь к дружине по собственному побуждению, и добровольно обязываюсь исполнять всякое поручение, какое мне будет дано, насколько согласно с долгом истинного верноподданного русского царя.»

— Неплохо, неплохо, — одобрил Владимир Александрович. — Аккуратненько, без крайностей. А что там с уставом?

— Ага, устав, — сказал полковник и заглянул в бумажку. — Лозунг: «Господи Иисусе!» Отзыв: «Всегда готовы!» Сам устав: «Св. Владимирская доброхотная лига положена к охранению Богом избранной и народом назначенной династии…»

— Не нравится мне это ваше: «Всегда готовы», — перебил великий князь. — Готовякство какое-то выходит. Тем более что ничего еще не готово. Что вы там еще придумали, кроме устава?

— Штаб-ротмистр граф Ферзен предложил использовать в качестве опознавательного цвета малиновый цвет двора Вашего Высочества: для простонародья — малиновый кушак, для офицеров — малиновая повязка, а при статском платье — малиновый галстук на шее. А штаб-ротмистр граф Шереметев предложил в качестве тайного приветствия и знака использовать приветствие римских легионеров императору.

— Скажите, Шереметев, почему императору? — спросил Владимир Александрович. — Я всего лишь брат Государя.

— Потому что Святая Русь есть Третий Рим, — пояснил Шереметев. — Только приветствие это будет не прямое, а перед харею несколько наперекосяк, потому как святость наша происходит от Святого Андрея Первозванного.

— Перед харею наперекосяк — это как же? — спросило Его Величество.