Когда бабочке обрывают крылья… - Светлана Мерцалова Страница 3

На Инге блекло-голубой костюм – она словно сошла с картин Моне. Даже эта кобыла Наташа сегодня оделась к лицу. Бедный Денис! Что его ждет?

Денис зашел в офис, и девицы замолкли. Смутившись, он направился в сторону Оленьки. Словно не веря своим глазам, он уставился на нее. От его восхищенного взгляда блузка Оленьки натянулась на груди, глазки подернулись поволокой, а в голосе появились придыхания. Не стесняясь, она принялась кокетничать. Удивительно, но даже это не портило ее. Нужно быть идеально красивой, чтобы не казаться смешной в подобной ситуации.

Я вся превратилась в слух. Мне впервые было интересно – о чем можно шептаться битых сорок минут, ведь не о компьютерной программе? Чему он смеется? Что такого смешного Оленька могла ему рассказать?

На мгновение я почувствовала звериную ненависть к ней, даже сама испугалась. Такие девушки, как Оленька, обычно берут себе самое лучшее, не напрягаясь. Все само плывет к ним в руки. Представив себя рядом с ней – коренастую, с лягушачьим ртом, оспинами на щеках, – я испытала горечь зависти. В эту секунду я, наверное, позеленела.

Тут Оленька окинула меня наглым взглядом, словно прочитала мои мысли.

Сегодня я не плелась домой, как обычно, а летела. Чувства переполняли меня, и все вокруг казалось мне симпатичным. Даже солнце светило ярче. Спустившись в переход, я прислушалась – уличный музыкант играл на скрипке. От нежных звуков защемило сердце, и захотелось плакать. Музыка была похожа на ту мечту, что всегда красива, но никогда не сбывается…

Захотелось с кем-нибудь поговорить, спросить совета. Сегодня я ненавидела свое одиночество, но у меня нет подруг, и я впервые пожалела об этом. Лишь к одному человеку я могу зайти – к матери.

Между нами никогда не было нежных отношений, душевной близости и тех невидимых нитей, что связывают мать и дочь. Но сейчас мне хотелось увидеть ее и поговорить – как дочь с матерью. Виной тому – моя влюбленность.

Интересно, что из этого получится?

Мать все детство стеснялась меня, стараясь со мной вместе не показываться. Случалось, что на улице нам встречались знакомые, – мать терялась, видимо, мечтая провалиться сквозь землю, и быстро прощалась. После этого словно дьявол вселялся в нее. Она говорила обидные вещи, ругала меня по понятным ей одной причинам, сетовала на то, что я маленькой не умерла.

– Всем было бы легче: и тебе, и мне. Какая жизнь ждет тебя, ты хоть понимаешь? – спрашивала она, оправдываясь передо мной. – Все гордятся своими детьми, одна я должна стесняться.

Я молчала, не зная, что возразить. В те минуты мне на самом деле хотелось умереть. Как жить дальше, если даже мама, родной человек, стесняется и не любит тебя?

Мать все реже и реже выходила со мной на улицу. Собираясь в театр, она оправдывала себя:

– Вряд ли тебе будет интересно.

Она стояла передо мной, как на подиуме – подтянутая, элегантная, благоухающая французскими духами, этим еще больше подчеркивая пропасть между нами. Как я ненавидела ее в тот момент!

После ухода матери я рвала на себе волосы и рыдала до полного изнеможения. Когда все слезы бывали выплаканы, я умывала лицо холодной водой и ждала мать. Та приходила такая счастливая, что я лишь молча завидовала.

Красивой мать не назовешь, но она ощущает себя красавицей, что намного важнее. Девиз моей матери: поверь в свою неотразимость, тогда в нее поверят все остальные.

Но это не про меня, если я начну вести себя как первая красавица, то в скором времени окажусь в дурке.

Мать излучала столько чувственности и одевалась так элегантно, что не могла ни нравиться. Всю жизнь она занималась только собой и тратила деньги лишь на себя. Мне она покупала самые дешевые вещи, оправдываясь при этом:

– Какая тебе разница? Все равно уже ничего не поможет.

Новые дорогие туфли на ее стройных ногах становились еще красивее, а моя обувь выглядела словно ортопедическая.

Мне тяжело жилось с матерью. Устроившись на работу, я сообщила ей об этом.

– Если хочешь, то мы найдем тебе квартирку, – согласилась она. – Я помогу платить. Думаю, что тебе будет полезно пожить одной. Оторвешься от мамки, станешь самостоятельной.

Я согласилась, но все вранье, что мне нужно оторваться от мамки. Никогда к ней я не была привязана. Насчет же моей самостоятельности, так я с десяти лет могла подогреть себе еду, поджарить яичницу, а в пятнадцать уже готовила обед. Не хвастаясь, скажу, даже лучше матери.

* * *

Мать лежала на диване с книжкой в одной руке и надкусанным яблоком – в другой. Она постоянно сидела на диетах, и в свои сорок с небольшим была еще очень привлекательной женщиной. Она так тщательно следила за собой, что все в ней было идеально: и изнеженное лицо, и пышные волосы, и руки, мягкие, в ямочках.

Увидев ее, я даже зашлась от злости: она что, нарочно дразнит меня своим холеным видом?

Поэтому и начала без предисловий:

– Мама, как у вас с отцом все начиналось? Мать внимательно посмотрела на меня, прищурившись:

– Что? Влюбилась? – догадалась она. Я опустила глаза.

– Надо же, какая неприятность! – поморщилась мать.

– Почему неприятность?

Мать замялась на секунду, поняв, что не права и, улыбнувшись, попросила:

– Расскажи о нем.

– Он… такой, – зажмурившись, произнесла я. – Он такой красивый!

– Горюшко мое, а попроще ты не могла выбрать? – заохала мать, уточнив, – Под стать себе.

– Такого же урода? – спросила я резким голосом. – И кто будут наши дети? Франкенштейны?

– Какие дети? Вы что, уже?

– Нет, не уже. Он пока ничего не знает…

– Милая, твой красавец, – мать запнулась, – он обращает на тебя внимание?

– Нет, пока нет.

– Ясно. И все же ты надеешься, что в один прекрасный день это произойдет? – тут мать совсем запуталась.

– Даже и не надеюсь.

– Зачем ты завела этот разговор? Какие дети? – удивилась мать.

– Не знаю. Хотелось выговориться – только и всего. Могу я с родной матерью поговорить на такую тему?

– Да, конечно, – смущенно закивала мать. – На то я и мать.

– Мама, любят только красивых?

– Как тебе сказать? Мужчины говорят, что любят женщину за ее душу, но почему-то душу они находят только у красавиц, – снисходительно ответила она.

Терпеть не могу, когда со мной разговаривают таким тоном!

Я разозлилась:

– За что они тебя любят? Ты же не красавица – с точки зрения классических канонов красоты!

Вот этого мне не следовало говорить!

– Плевать мне на все каноны! – сдвинула брови мать. – И кто это сказал? Ты?!