Все девушки любят опаздывать - Ирина Ульянина Страница 3

— Друзья, запомните этот день и это имя: Кирилл Золотарев! Сегодня мы с вами являемся свидетелями большого культурного события. Открылась первая персональная выставка выдающегося графика, знакомством с которым нам предстоит гордиться, — изрек господин Миллер, сверкнув очками в стильной золоченой оправе, и тотчас сбил пафос шуткой: — Золотарев — это художник с большой буквы «X»!

Публика отзывчиво засмеялась. Выдающегося графика приперли к стене телевизионщики: оператор ослепил его лампой, а неведомая молоденькая журналистка сунула в зубы микрофон. Невеселый виновник торжества стоял перед ней бледнее известковой стенки, тушевался и мямлил. Судя по всему, он не успел привыкнуть к славе и к ужасу публичного существования.

Надя и Галя в четыре руки выкатили на середину зала сервировочный столик с суррогатными шашлыками. Жека следом катил тележку с водкой; он всегда берет на себя миссию водкочерпия. Поклонники изобразительного искусства налетели как саранча. Мне лезть в гущу событий не было необходимости: ведь я успела и выпить, и закусить, поэтому со спокойной душой направилась рассматривать рисунки. Не понимаю, что в них незаурядного: невнятные серые пятна, абстрактные разводы…

— Ну как, нравится? — спросил меня кто — то.

О! Похоже, со мной желали познакомиться!

— Мм… знаете, у меня пока не сложилось определенного мнения, — на всякий случай расплывчато ответила я. Скосив глаза, я увидела парня, единственной достопримечательностью которого был фотоаппарат с массивным объективом, нацеленный в пространство. Я разочаровалась: перед таким можно было и не умничать. Разочаровавшись, честно ответила: — Мне эти графические листы напоминают рентгеновские снимки. Сами посмотрите: фон воспроизводит симметрию легких, продольные параллельные линии похожи на ребра. Нет, конечно, можно себе вообразить, что ребра — это ветки, а легкие — абрис невидимых душ, но подобные аллюзии вторичны. И вообще — какой в этом смысл?

Неизвестный с фотоаппаратом промолчал, общий гвалт в зале почему — то стих, что заставило и меня оглянуться и завертеть головой по сторонам.

— Стой так, не мельтеши! Не двигайся, я сказал! — нагло скомандовал тип с большим объективом, развернув меня, будто избушку на курьих ножках: к залу передом, к офортам задом.

— Что вы себе позволяете?! Я вам не мебель! — возмутилась я.

Моя реплика прозвучала вызывающе громко в установившейся тишине, но тем не менее взгляды присутствующих обратились не на меня, а на только что вошедшую длинноногую девицу, полускрытую огромным букетищем цветов. Она испускала волны гламурного парфюма и разряды статического электричества — воздух искрил и щелкал. Впрочем, щелчки испускала фотокамера, причем в самой непосредственной близости от моего уха. Ссориться с ее обладателем было недосуг, и я игнорировала мелкое неудобство, заинтересовавшись появлением шикарной незнакомки. Она словно белая лебедь подплыла к замухрышистому Золотареву, не вполне оправившемуся от натиска тележурналистов, и протянула к нему крылья, уронив на пол цветы.

— Аллочка! — воскликнул Золотарев.

— Кирюша! — отозвалась белая лебедь.

Публика замерла, затаила дыхание, а эти двое расцеловались самым что ни на есть беззастенчивым образом. Фотограф, стоявший рядом со мной, точно взбесился: он стрекотал орудием съемки как пулемет или давешний град, лупивший по крышам домов и автомобилей.

— Поздравляю тебя, Кирочка, любовь моя, — выдохнула девушка, оторвавшись от губ художника, и с хрипотцой добавила: — Я всегда в тебя верила, помнишь, я говорила…

— Не надо, Алка, ничего не говори, — хамовато перебил ее герой дня. — Все туфта, важно только, что ты приехала! Алка, Аллочка моя…

Просветлевший Золотарев глядел на прекрасную лебедь и ерошил грубыми пальцами ее блестящие волосы. Кажется, даже морщины на его скуластой физиономии разгладились от воодушевления, он явственно похорошел, сделался почти привлекательным.

— Как трогательно, — повернулась я к фотографу, желая хоть с кем — нибудь поделиться впечатлениями.

— Стой смирно, — жестко отбрил меня он.

— Угу, сейчас все брошу и буду стоять! — дернулась я. Вот дурак, еще вздумал мной командовать!.. И вообще… пришла какая — то Аллочка и все испортила… Прямо поручик Ржевский в юбке!

А репортер вконец охамел: он присел на корточки и пристроил камеру к моему бедру. Я шлепнула его по макушке, прошипела:

— Отстань! Я — не ширма!

Впрочем, в самообороне не было необходимости: парень отстал добровольно. Он распластался на полу, как разведчик, переползающий под колючей проволокой, и увлеченно снимал выдающиеся ноги девицы. Будь я на его месте, сняла бы крупным планом ценное ювелирное изделие — изящный анклет из белого золота с бриллиантовыми подвесками, болтавшийся на ее щиколотке. Наверняка это было изделие от какого — нибудь знаменитого дизайнера — Тиффани, Картье или на худой конец Бушерона.

В чем мне не откажешь, это в отсутствии наблюдательности. В мгновение ока я подметила девственную чистоту модельных туфелек девицы: без сомнения, она прибыла на автомобиле, остановившемся у самого крыльца. Могу поспорить, на этикетке ее обуви значился именной лейбл Карло Паззолини, а их стоимость колеблется между пятьюстами и семьюстами баксами. Еще я приметила двух квадратных, стриженных под ноль мужчин, которые переминались возле входной двери. На них были приличные костюмы и галстуки, но это ничего не меняло — пиджаки и брюки сидели на качках как на корове седло. Ясный перец — охранники. Изнывая от любопытства, я присела на корточки рядом с распластанным на полу фотографом и прошептала:

— А кто эта девушка?

— Жена Крымова, — коротко бросил он.

— А Крымов — кто?

Фотограф оставил вопрос без комментариев, просто отполз за частокол ног, протирая плиточное покрытие рубашкой и джинсами. Кирилл Золотарев и Алла Крымова продолжали переговариваться вполголоса. Народ пялился на них с куда большим интересом, чем на души деревьев. Не выдержав, я подошла и подобрала букет, валявшийся под ногами у парочки. Букет был дивно хорош: лилии, розы, гардении, другие диковинные цветы, названий которых я не знаю… Мне подобной роскоши никто и никогда не дарил!..

— Алла Сергеевна, счастлив видеть вас. — Светский лев Миллер приблизился к лебеди и почтительно приложился к ее холеной ручке в перстнях и браслетах.

— Ах да, — вынырнула она из какого — то другого пространства. — Здравствуйте, Владимир Григорьевич…

— Как поживает наш дорогой Борис Лаврентьевич?

— Спасибо, у него все замечательно, он сейчас в Мадриде, — слабым, утомленным голоском отозвалась она и тотчас опустила очи долу.

Вслед за Миллером к Аллочке подскочил пунцовый Краснов, протянув даме пластиковый стакан:

— Алла Сергеевна, не откажите в любезности, выпейте водочки за успех Кирилла!

— Водочки? — переспросила она и посмотрела на плебейский стакан так, будто ей подали шайссе на лопате. Возникла короткая пауза, Жека чуть не провалился от стыда, но вышел из положения, выпив водку за Аллу.