Все учесть невозможно - Марина Серова Страница 3

Гулкие шаги отдавались в глубине бункера. Честно говоря, мне здесь абсолютно не нравилось. Хотя — надо отдать должное дизайнеру, — оказавшись внутри, можно было забыть, что снаружи все это выглядело серым и пугающим. Стены были выложены красивой плиткой, а на потолках мерцали встроенные лампы дневного света, придавая лицам моих сопровождающих мертвенно-бледный оттенок. Если учесть, что морданции у них и до этого не рождали во мне восхищения, то теперь они напоминали людей, пролежавших в гробах как минимум неделю.

Мы остановились перед внушительной дверью с кучей замочков и глазочков. Дверь показалась мне неприветливой и озлобленной. «Вот и не верь после этого в учение про ауру, — вздохнула я. — Если мне неслыханно повезет и я выберусь отсюда живой, я в первый же вечер затарю ящик пива и так напьюсь, что…»

Додумать, как именно напьюсь, я не успела. Дверь сурово скрипнула и начала открываться.

Кабинет, представший моим очам, был весьма эклектичен. На стенах красовались портреты Ленина, Сталина и Гитлера. Не хватало только дяди Зю, усмехнулась я про себя, чувствуя начинающуюся дрожь в ногах. Мне уже не надо было смотреть на хозяина кабинета, чтобы с трех раз догадаться, кто мой похититель.

— Ну ты и влипла! — процедила я себе сквозь зубы, поднимая глаза, чтобы встретить улыбку, от которой затошнило куда сильнее, чем от запахов в милицейском «козлике».

— Здравствуйте, Таня, — пробасил мой похититель, пытаясь извлечь свое грузное тело из тисков слишком маленького для его объемного зада кресла.

Вот так я попала в гости к Халивину.

* * *

Халивин относился как раз к тем личностям, которых я избегала. Потому что не очень люблю этот тип людей. Даже если бы он был лидером самой мирной партии в мире, убежденным пацифистом и человеколюбом, я бы все равно не стала напрашиваться на аудиенцию. Но, увы, назвать его пацифистом мог бы только полный дебил.

Раньше Халивин был верным сыном коммунистов, но потом что-то произошло — то ли у «соколенка» выросли собственные крылья, и он решил полетать в просторах необъятной родины в поисках добычи, то ли просто сказалась его любовь к сильной руке, которой он посчитал как раз свою собственную длань с короткими толстыми пальчиками. Так появилась в нашей чересчур демократической стране Партия трудового народа, ПТН. С Геннадием Халивиным во главе.

Его заунывным плачам о судьбе голодающего русского народа вняли многие. И начали отчислять денежки со своих скромных пенсий на вспомоществование «спасителю»! Ни у кого не появилось мысли, что, судя по излишнему весу, их «спаситель» скорее нуждается в диете, нет — даже этот факт стал доказательством его верной службы интересам народа. «Толстый какой, — лепетала одна бабулька на площади, где как-то раз проходил митинг, — больной, бедняга… А сил для нас не жалеет…»

Теперь эта светлая личность сидела передо мной, и я не ждала от ближайшего будущего ничего хорошего. Если судьбе захотелось сегодня выступить передо мной в лице Халивина — спаси меня господи от такой судьбы!

* * *

— Простите меня, что пришлось воспользоваться такими методами, — постарался обаятельно улыбнуться Халивин, буравя меня глазками.

— Ничего, — улыбнулась я, — вы меня не удивили. Это ведь ваши обычные методы…

Он нахмурился. Тяжелый взгляд из-под кустистых бровей намекнул мне, что я не очень вежливая девочка. Ну, уж какая получилась, усмехнулась я, с невинным выражением встречая этот взгляд.

— Как вы ошибаетесь, Танечка, — сокрушенно покачал он головой. — Конечно, милая моя девочка, вы являетесь жертвой пропаганды. Именно поэтому нам и пришлось так поступить. Вы бы никогда не пошли на контакт со мной добровольно, разве я не прав?

— Правы, — кивнула я.

— Вот видите, — почему-то обрадовался он. — А виной тому проклятые газетчики, которые рисуют нас дикими зверями…

— Зверьми, — поправила я механически.

— А? — остановился он. Кажется, я помешала ему исполнить замечательный номер под названием «Речь вождя».

— Ничего, это я так. Выступила не по делу. Продолжайте.

— Так вот, нам приходится прибегать к подобным вещам, потому что…

— Проклятые газетчики рисуют вас зверьми, — повторила я, безмятежно улыбаясь. — Я это поняла. Надо думать, если нам крупно не повезет и вы станете самодержцем, вы их почикаете. Так?

Я выставила палец и, словно расшалившееся дитя, выкрикнула:

— Пиф-паф, ой-ой-ой!

— Кажется, вы забываетесь. — Мой собеседник вытер с грозного лба капельки пота.

— Я? — округлила я глаза. — Помилуйте… Я же не хватала вас на выходе из магазина и не тащила на глазах у всех по улицам… Кто из нас, собственно, забывается?