В костюме голой королевы - Елена Логунова Страница 3

Оля тоже огляделась и убедилась, что гражданок — потенциальных доноров поджаристых люляков (или люляк?) вокруг предостаточно.

Несмотря на то что харчевня находилась вдали от туристических троп, меню грешило орфографическими ошибками и никто из персонала не щеголял в кепке фасона «Аэродром», дивный запах — лучшая реклама! — приманил из цивилизованной части Сочи немало курортников.

Правда, обратный путь их заранее страшил. Оля услышала, что посетители, подошедшие после подружек, едва устроившись за столом, вызывают по телефону машину.

Простаки! Они не знали, как долго будет кружить их по здешним трущобам коварный таксист и в какую сумму им выйдет эта познавательная автомобильная экскурсия.

Добрая Ольга Пална с жалостью посмотрела на наивных курортников и благосклонно — на принесенную им с Люсиндой еду.

— А руки помыть? — ворчливо, с интонациями мамы, напомнил ей внутренний голос.

Люсинда, самозабвенно жмурясь, уже вгрызалась в люляки и даже не заметила, что Оля отошла.

Облупленный жестяной умывальник на впечатляющем основании из речных валунов смотрелся компактным рыцарским замком на стратегической высотке. Рядом высился деревянный сортир, талантливо стилизованный под швейцарское шале. Шедевр ландшафтного дизайна с трех сторон укрывали занавески из лиловых плетей глицинии.

Оля вдохнула густой цветочный запах, задорно чихнула и услышала вежливое:

— Будьте здоровы!

Она оглянулась: за ней — не иначе, в очереди к удобствам — стоял хрупкий блондинчик с незабудковыми глазами, приезжий простак из той компании, которой по окончании обеда предстояло пасть жертвой алчного сочинского таксиста.

Оля этого белокурого юношу запомнила, а он ее, видимо, нет, иначе знал бы, что она сидит в кафе с подружкой, а не с ребенком, и не стал бы спрашивать:

— Это не ваш ли сынок потерялся?

Олин сынок в этот момент находился в трехстах километрах к северо-западу, если мерить по прямой, и в будний день начала октября имел минимальные шансы потеряться, потому что из школы и в школу ездил на машине с охраной.

— Не мой, — ответила она ненаблюдательному блондинчику, но против воли прислушалась.

— Мама, мама! — кричал ребенок во дворе. — Мама, где ты? Мамочка! Мамоля!

— Димка?

Оля не поверила своим ушам.

Конечно, голоса у малышей похожи, а на детские крики «Мама, мама!» по неистребимой привычке реагируют даже те родительницы, чьи потомки давно уже разговаривают басом и бреют бороды. Оля и не подумала бы бежать на зов, если бы не самолепное слово «мамоля». Мамоля, а не мамуля — так иногда называл ее младший Громов, изящно сливая слово «мама» с Олиным именем.

— Мамоля, где же ты?!

Невозможно, но это действительно был Димка!

Ольга уронила в пыль скользкое мыло и побежала на голос.

Кота звали Робертино, и кто угодно согласился бы, что это неподходящее имя для раскормленного мурзика без намека на итальянскую живость и грацию.

Однако Варвара знала своего кота лучше всех.

Названный в честь кумира хозяйки — некогда знаменитого певца Робертино Лоретти, кот тоже обладал незаурядным голосом, просто не подавал его до тех пор, пока был доволен течением жизни.

Почитающая счастье хвостатого друга своей кармической задачей, Варвара заботливо следила за тем, чтобы гармония мироздания в понимании Робертино не нарушалась, и поэтому окружающие крайне редко имели сомнительное удовольствие насладиться кошачьим вокалом. Зато, уж если это случалось, равнодушных не оставалось. Даже многолетние наслоения грязи и серных пробок в ушах не приглушали сокрушительный звук, и даже запущенные случаи рассеянного склероза не спасали от воспоминаний о диком вопле, способном обратить в позорное бегство орду голосистых индейцев-команчей.

Если бы Робертино хоть раз услышал умный армейский генерал, его тут же приняли бы на службу отдельным антитеррористическим подразделением. Варварин кот, включенный на максимальную громкость в центре вражеского города, в случае необходимости обратил бы в паническое бегство и мирное население, и вооруженного противника!

Может быть, именно поэтому Варвара избегала военных.

Впрочем, она чуралась любых мужчин.

Варвара давно уже без стеснения и с достоинством звалась старой девой и отдавала всю свою любовь исключительно дорогому Робертино. Даже на отдых к морю вывозила питомца каждый год — если не купаться и загорать (купаний Бертик не любил, а в загаре не нуждался, потому как от рождения был черным, как смоль), то хотя бы подышать свежим воздухом.

Кот, в старые девы никогда не записывавшийся, периодически бунтовал и рвался из объятий хозяйки на волю. В отличие от Варвары, Робертино был очень общителен и никогда не упускал возможности оказаться в гуще событий, каковы бы они ни были.

Летние выезды для Робертино были лучшим временем уже потому, что за городом Варвара никогда не водила его на поводке. Кот не возражал против ошейника, но ненавидел гулять на привязи. Отпущенный на вольный выпас, Бертик сладострастно валялся в зарослях мяты, увлеченно созерцал большой мир с трубы дымохода и спал, растянувшись меховым ковриком, в тени под лавочками. Варвара вздыхала, вычесывала из кошачьей шубы репьи и мусор, но опрощение не пресекала, уважая освященный традицией аристократический стиль «граф на природе».

Большую черную машину Робертино высмотрел с забора, по которому неторопливо прогуливался в ожидании чего-нибудь особенного. Роскошные машины тут, на окраине, где дорогой курорт окончательно сдавал позиции, превращаясь в трущобы, появлялись нечасто.

Робертино заинтересованно сверкнул глазами.

Поваляться в густой тени под теплым автомобильным брюхом — это могло стать новым удовольствием для кота, чьим транспортным средством обычно бывала пластмассовая корзина-перевозка.

Дождавшись, пока машина остановится и заглушит двигатель, Робертино мягко спрыгнул с забора, вдумчиво обнюхал колесо и улегся вблизи него, совершенно неразличимый в тени.

— Ма-мо-ля! Ма-мо-ля! — скандировал знакомый голос.

Звучал он, вроде, бодро, с легким нетерпением.

Таким же голосом Димка обычно призывал Ольгу, стоя у подножия лестницы в холле или в саду под окном. За призывом, как правило, следовала просьба спустить ему с третьего этажа какую-нибудь забытую мелочь вроде ручки или линейки. Для спуска применялись парашют, планер или радиоуправляемый вертолет собственноручной Димкиной сборки. Младший Громов был фанатом авиамоделизма и не упускал ни единой возможности опробовать свои аппараты в действии.

В общем, в домашней обстановке эти детские крики встревожить «мамолю» не могли, максимум — раздосадовать. Но ведь блондинчик предположил, что ее ребенок потерялся! И, хотя Оле трудно было представить, каким образом мальчик, от порога до порога сопровождаемый профессиональным охранником, мог потеряться, она все-таки разволновалась.