Убить Хемингуэя - Крейг Макдоналд Страница 3

Спрашивать у пишущего писателя, что он думает о критиках, все равно что спрашивать у фонарного столба, что он думает о собаках.

Кристофер Хэмптон [5]

Всего пять минут, мистер Ласситер. Больше я ничего у вас не прошу.

– Вам всем нужно пять минут, – сказал Гектор.

Она нахмурилась:

– Нам всем?

– Вы далеко не первая, солнышко. – Гектор отпил глоток апельсинового сока и затушил окурок сигареты. – Скажите, сколько тут вас, «ученых», собралось в Сан-Вэлли на эту конференцию Хемингуэя?

Она пожала плечами.

– Сотни две?

– И я думаю, что каждый из них обязательно обратится ко мне, – сказал Гектор. – Как вас зовут, солнышко?

– Ребекка. Ребекка Стюарт.

Ребекке на вид было двадцать три или двадцать четыре года. Светлые волосы высоко подняты и закручены в осиное гнездо, в котором наверняка застряла бы пуля. Голубые глаза постоянно бегают.

– Сначала я решила, что вы, скорее всего, актер. Знаете – Уильям Холден? Затем посмотрела внимательнее и сверилась с фото в буклете, которые раздают на конференции. Вот тогда я вас узнала. – Она улыбнулась слегка кокетливо. – Гектор Ласситер – последний из писателей «Черной маски». «Последний, кто остался из Потерянного поколения». Привлекательный мужчина, автор романов, сценарист и путешественник. «Человек, который проживает то, что пишет, и пишет то, что проживает». Вы почти так же знамениты, как и Папа, мистер Ласситер.

Гектор выдавил улыбку: ее последнее высказывание сильно его задело.

– Видимо, мне повезло. Вы самая хорошенькая поклонница Хемингуэя, которая заинтересовалась и моим творчеством, Бекки. Однако я интервью не даю. Даже таким симпатичным молоденьким девушкам, как вы.

Она надула губки:

– Но вы же единственный, кто знал Папу еще в те далекие дни, в Париже и Италии. Говорят, что вы единственный, кого принимает миссис Хемингуэй. – Ее слегка косенькие глазки расширились. – Вы же главный оратор!

В былые времена Гектора в самом деле многие считали «человеком, который проживает то, что пишет, и пишет то, что проживает». Это был ошейник, который повесил на Гектора Энтони Бучер [6]в начале тридцатых годов, он прижился, потому что оказался слишком близок к правде.

Гектор не мог отрицать, что события его жизни всегда ложились в основу его художественных произведений. Эта тенденция с годами углублялась и становилась более сложной. Это делало воспоминания не только утомительным занятием для Гектора, но даже опасным для его работы, поскольку слишком обнажало сам костяк, на котором был основан его художественный вклад.

А Гектор любил оставаться в курсе дела: какими бы вялыми и недалекими ни были их беседы, ему все равно было интересно слышать этих так называемых ученых и молодых интеллектуалов. Ему куда занимательнее было раскрывать их и использовать в своих произведениях, чем копаться в памяти для поддержки их эфемерной учености.

Гектор вытряхнул из пачки «Пэлл Мэлл» еще одну сигарету. Он поколебался, глядя на голубой огонек своей зажигалки «Зиппо».

– Вы правы, милая, – сказал он. – Я согласен выступить перед всеми вами сразу, а не беседовать с каждым по очереди. Хотя вы бы наверняка стали одной из избранных, если бы у меня было такое желание. Но у меня его нет. Простите, солнышко.

– Но, мистер Ласситер, вы ведь там были!

– Вот что я вам скажу, Бекки: приходите послушать мой доклад. Я сделаю все возможное, чтобы заставить вас почувствовать, что вы тоже там были. Все вы.

Гектор собрал бумаги, разложенные перед ним, и сунул их назад, в папку. Он не мог отвести от нее глаз. Эта стопка бумаг занимала его мысли уже несколько дней, подминая под себя все на пути, подобно катящемуся камню.

Рукопись в папке была настоящей причиной его появления в Айдахо.

Несколько недель назад с Гектором связался задыхающийся от волнения торговец книгами. Он заявил, что наткнулся на старую рукопись Гектора, относящуюся к началу двадцатых годов. Торговец книгами жаждал получить дополнительную информацию относительно своей удивительной находки и действительного автора этого рукописного творения, дабы содрать побольше драгоценных долларов с какого-нибудь клятого коллекционера.

Когда торговец передал ему содержание рассказа, Гектор похолодел. Слишком хорошо он помнил это произведение.

И уже давно смирился с его потерей.

Гектор отдал написанный от руки набросок вместе с другими драгоценными работами Хемингуэю в Париже много лет назад. Папка затерялась среди бумаг самого Хемингуэя, когда их упаковывала его первая жена Хэдли, и затем была безвозвратно утеряна, когда Хэдли оставила чемодан со всеми бумагами без присмотра на Лионском вокзале в 1922 году.

Потеря рукописей Хемингуэя поссорила его с женой и привела к их разрыву. Много лет спустя Хэдли все еще извинялась перед Гектором за утрату его работ вместе с рукописями мужа.

Когда рассказ, который канул в неизвестность, вдруг появился несколько недель назад, причем передавался из одних загребущих рук в другие, Гектор не знал, что и подумать.

Сначала он прикинул – не соврал ли Хемингуэй относительно кражи чемодана много лет назад? У Хема всегла имелась склонность приукрасить, расцветить… рассказывать невероятные истории о себе и о других. В те давние годы Гектор прощал Хемингуэю эти недостатки, хотя никому другому он бы их не простил. Ведь в конечном итоге Хем был собратом по перу, поэтому грань реального и того, что появлялось на страницах, стиралась. Гектору также довелось читать многое из того, что у Хемингуэя якобы украли. И то были вовсе не первосортные произведения Хема. Но миф о том, что всю его прозу сперли? Что же, это был милый трагический эпизод в биографии молодого писателя. Кое-что возбуждающее для публицистов и даже биографов. Задумка с дальним прицелом.