Убийство по-министерски - Кирилл Казанцев Страница 3

Я вспомнил тот злополучный вечер, как сидел, тупо уставившись в экран телефона, перечитывал эсэмэску в сотый раз и не мог поверить, что это происходит в реальности. Собственно, охлаждение отношений чувствовалось и до ухода Ольги, но я списывал это просто на временный этап, неизбежно возникающий в любом семейном союзе.

Тогда я впервые посмотрел на ситуацию другими глазами. Вспомнил, что Ольга частенько стала отказывать мне в супружеской близости, ссылаясь то на недомогание, то на усталость. А так как я и сам, признаться, уставал как собака после службы, то постепенно перестал настаивать, довольствуясь редкими моментами раз-другой в месяц. Мне не хотелось давить на жену. Сейчас я думал — может быть, зря? Зря не придал тогда этому значения, зря не поступал жестко, требовательно, как положено «настоящему мужику»?

Эту формулировку, «настоящий мужик», я стал часто слышать из Ольгиных уст. И в ее представлении она сильно отличалась от того, что я вкладывал в это понятие. Дело в том, что я по натуре человек мягкий, и в супружеских отношениях ценю прежде всего заботу и взаимное уважение. Ольге же, как я понял, импонировала грубая мужская сила. Какая-то животная, сила самца… Это я осознал, когда впервые увидел ее Эдика и то, как он обращается с моей женой. Признаться, даже кольнуло очень неприятное чувство. Что это было? Ревность? Обида за жену? Ведь официально мы так и не развелись, и Ольга оставалась по закону моей супругой. Абсурдно! Твоя жена живет с другим, а ты чувствуешь боль из-за того, что этот другой относится к ней пренебрежительно! Хотя, по идее, должен был испытывать злорадство, удовлетворение… Или нет?

Поздними, одинокими вечерами я часто размышлял об этом. Я вообще склонен к философским рассуждениям, что является порой предметом насмешек моих сослуживцев, которые живут просто и не парятся глобальными вопросами. Ну, это и понятно: наше ведомство не очень располагает к подобным вещам.

Да, кстати, я служу в милиции. Точнее, теперь уже полиции, но со знанием дела могу сказать, что после перемены вывески ситуация внутри не изменилась ничуть. Разве что требовать стали больше, а так все по-старому. И мои коллеги, ежедневно сталкиваясь с весьма неприглядной изнанкой жизни, как-то не расположены философствовать. Такой уж я уродился, нетипичный мент… Как сказал мне однажды наш штатный эрудит, капитан Треплев: «Тебе бы, Синицын, в колонии для несовершеннолетних работать. В послереволюционные годы. С Макаренко бы подружился, общий язык нашел!» Возможно, он и прав… Во всяком случае, вопросы психологии и человеческих судеб всегда были для меня на первом плане, а психология и философия были любимыми предметами в институте, хотя я и закончил его очень хорошо и по криминалистике имел твердую пятерку. На красный диплом, увы, не потянул, но это и не слишком отразилось на моей дальнейшей службе.

А вот собственная судьба как-то не складывалась… Упустил, наверное, многое, сам виноват. Но сколько бы я ни грыз собственную печень, мучаясь чувством вины, полностью оправдать Ольгу не мог. Я бы понял, если бы она действительно полюбила другого, честно призналась в этом и ушла нормально, по-человечески, сохранив человеческие отношения со мной, хотя бы в память о прежней жизни и общем ребенке. Но Ольга вела себя не так. Постоянные упреки, обвинения, приведение в пример этого ее толстопузого Эдика, от одного взгляда на которого мне становилось муторно.

К тому же Ольга была непоследовательна: то кричала, что запретит мне общаться с Катюхой, потому что я якобы не справляюсь с родительскими обязанностями и не навещаю дочь. При этом не учитывала, что доступ в дом, где она ныне проживала со своим Эдиком и моей дочерью, был для меня закрыт. Да я и сам не пошел бы туда! На мои же просьбы встретиться с Катей на нейтральной территории заявляла, что не может оставить ребенка наедине со мной, потому что не доверяет. Какая чушь! Уж я-то, если Катюха оставалась на моей ответственности, всегда тщательно следил за ней. Даже когда она была грудной и часто просыпалась по ночам, именно я вставал к ней, менял пеленки и кормил из бутылки, потому что Ольга, устававшая за день, крепко спала, и мне не хотелось ее будить.

Я понимал, что юридически имею равные с Ольгой права, и могу в любое время забирать Катюху к себе, но Ольга тут же переходила на крик. Крик и обвинения были ее главным оружием. Она всегда действовала такими методами, давила эмоциями и беспочвенными угрозами. Нервная система у нее всегда была очень шаткой. Уж не знаю, с чем это связано.

Прошло уже полгода с тех пор, как Ольга покинула меня, и сейчас боль от ее предательства немного поутихла. Я даже снова научился улыбаться, постепенно выработал хоть какой-то режим встреч с Катюхой и начал понемногу успокаиваться. И тут как гром среди ясного неба — новый удар! Катюха заболела…

Веселая, жизнерадостная Катюха, всегда крепкая, со здоровым румянцем на щеках, оказалась больна! Это выяснилось случайно, когда Ольга пошла с ней в поликлинику за справкой на право посещения бассейна. Там велели пройти всех специалистов, и один из них, почувствовав неладное, дал направление на обследование. И вот результат — редкий диагноз, странное, малопонятное заболевание…

Я интересовался у врачей, что могло послужить причиной, но они лишь разводили руками. И только один из них, пожилой уже врач, проронил: «Такие вещи в основном происходят на нервной почве». Когда же я рассказал об этом Ольге, та фыркнула и пожала плечами, бросив: «Разумеется! Какие у нее могут быть нервы при таком отце!»

Тогда я едва сдержался и чуть не ударил Ольгу. Мне-то казалось, что общее горе должно сблизить нас с ней, ведь это наша родная дочь! А оказалось наоборот… Но вот что меня еще поразило: Ольга, увидев, что я впал в ярость, что было мне совсем несвойственно, посмотрела на меня испуганно и в то же время с уважением!

«Неужели ей нравится подобный стиль отношений? — размышлял я тогда, шагая домой. — Нравится, чтобы ее унижали и даже поднимали на нее руку? Это в ее понимании и есть идеал «настоящего мужика»?

Ольга, конечно, раскричалась и даже пустила слезу, я, разумеется, извинился, хотя не причинил ей ничего плохого. Но после моей вспышки она сразу успокоилась и даже повеселела. Наверное, именно это и привлекло ее в этом Эдике, который вряд ли стал бы проявлять дипломатичность и в критической ситуации просто грубо надавил бы на нее.

Собственно, с потерей Ольги я уже смирился. Но вот отдавать Катюху в эту совершенно чуждую для нее среду мне совсем не хотелось. И я даже начал думать, можно ли устроить так, чтобы девочку по закону оставили мне после развода. Юридическое образование подсказывало мне, что можно. Одним из весомых аргументов в мою пользу было то, что я работал, а Ольга нет. Но все равно — сложно. И даже не столько юридически, сколько именно из-за этой моей работы и постоянной занятости на ней! Ну, в самом деле, что, девчонка сутками сидела бы одна в моей квартире? Если бы по-хорошему, то можно было договориться с Ольгой и решить этот вопрос мирным путем. Но супруга категорически не желала идти на нормальный контакт. Непонятная, нелогичная злость на меня, постоянное желание втоптать меня в грязь никак не способствовали установлению между нами приемлемых отношений…