Девятый камень - Кайли Фицпатрик Страница 3

В тот момент, когда гувернантка наконец сдалась и открыла сумочку, на улице резко остановился ярко раскрашенный омнибус, запряженный четырьмя ломовыми лошадьми. Когда он снова с грохотом покатил по своему маршруту, Сара увидела миссис Коречную, которая переходила дорогу. Она направлялась к мистеру Хардингу, как делала раз в неделю. Этой зимой они не слишком часто видели ее, потому что мистер Коречный умер.

Лили Коречная вызывала у Сары невероятный интерес, поскольку не была похожа ни на одну даму из тех, кого она знала, — впрочем, по правде говоря, она знала не так много настоящих дам, если не считать жену пастора в Христианском женском приюте, но та не принималась в расчет, потому что у нее на подбородке росли волосы. Начать с того, что миссис Коречная никогда не носила шляпок и накидок. Сара не слишком любила зимние шляпки. Сверху большинство из них напоминали сорочье гнездо, с перьями, блестящими побрякушками и цветными лентами, так что какой-нибудь рослый господин мог принять их за корзинку для шитья и не стал бы делать их обладательницам предложение руки и сердца. А ведь именно ради таких предложений женщины в роскошных шляпках прогуливались по Стрэнду и Оксфорд-стрит — это Сара знала. Она считала, что миссис Коречная надевала капюшон как раз затем, чтобы не привлекать внимания мужчин. Ее платье под плащом было узким и скромным, а вовсе не громоздким и уродливым, как дурацкие кринолины, являвшиеся, вне всякого сомнения, ужасно модными. Сару занимала мода, хотя сейчас у нее было гораздо меньше возможностей за ней следить, чем в ту пору, когда она продавала яблоки у Церковного Угла.

Впрочем, уже пора было приниматься за работу. Сара допила остатки жидкого чая, который кипел в большом железном чайнике с самого утра, положила свою кружку в ведро и вернулась в комнату наборщиков, чтобы собрать там лотки, готовые к спуску вниз.

Большая комната на третьем этаже тихонько вибрировала в ответ на деловую активность здания. Здесь были высокие сводчатые потолки и голые деревянные полы. И хотя в комнате не стояло новейших американских станков для набора печатного текста, в ней обитали собственные звуки: скрип табуреток, шорох бумаги, скрежет металла о металл — работали стереографы. Около двух дюжин наборщиков и стереографов стояли в четыре ряда, пиджаки нависали над оригиналодержателями. Никто не обратил на нее внимания — ее никогда не замечали, так же как черную крысу с гладкой шкуркой, которую она углядела, когда та вынюхивала что-то в чайной комнате. Наборщики погрузились в свои узкие колонки шрифтов: Имперский парламент [4]и деловая активность на Мальборо-стрит, новости судоходства, объявления, некрологи, обзоры и отчеты о преступлениях. Саре по-прежнему нравилось смотреть на плоские лотки со шрифтами, стоящие на длинных скамейках, вертикальные держатели с прикрепленными к ним рукописями. Она любила запах бумаги и чернил. И гордилась, что является частью этого процесса.

Когда-то тут был цех, где «поклонялись другому ордену», как любил говаривать Септимус Хардинг, потому что здесь работали мастера, делавшие четки для собора Святого Павла, до того как великий пожар уничтожил здание. Мистер Хардинг твердил, что именно по этой причине маленький треугольник улиц стали называть Церковным Углом. Теперь же Патерностер-роу приютил многочисленных издателей, торговцев канцелярскими товарами и переплетчиков книг с Флит-стрит.

Сара целый день трудилась над набором рекламы «Бальзама из сирийского корнеплодника мистера Перри». Это была самая длинная реклама из всех, что ей до сих пор доводилось набирать, и она твердо решила, что не сделает ни одной ошибки. Когда она медленно перечитывала текст, ее снова озадачило слово «сперматорея». Чем бы ни являлась эта болезнь, она явно требовала срочного лечения, ведь с ней сражалось множество новейших снадобий. Небольшое количество бальзама Перри «позволит мужчине мгновенно исполнить самый священный долг супружеской жизни, гарантируя ему здоровье, мужественность и бодрость». Сара решила, что за двенадцать шиллингов за упаковку это должен быть священный эликсир, возможно имеющий какое-то отношение к самому Господу Богу, ведь он помогал исполнять священные обязанности…

Когда все лотки со шрифтами были аккуратно сложены друг на друга, противный Джек Тислуайт дал ей записку, чтобы она отнесла ее Септимусу Хардингу. Он обожал находить ошибки в наборе, потому что это позволяло ему чувствовать себя очень умным. Сара по привычке натянула на голову кепку и начала спускаться по черной лестнице. Она предпочитала ее центральной, потому что ею редко пользовались, если не считать служанку Нелли, и Сара частенько выходила туда покурить в тишине, когда разговоры в чайной комнате становились слишком непристойными. Иногда наборщики забывали, что она девушка, или им было все равно.

Кабинет Септимуса Хардинга находился на втором этаже. Первый занимали клерки и корректоры, там также располагались кабинеты настоящих писателей и конторка привратника, за которой сидел жуткий мистер Парсиммонс. Мистер Парсиммонс, сторож, на самом деле был совершенно безобидным и казался страшным только из-за своей внешности и сурового настроения, которое находило на него время от времени. Невероятно худой, с крючковатым носом, обтягивающей лицо и череп кожей и оставшимися от оспы отметинами, он носил черный шейный платок почти целый год, и Сара решила, что он скорбит о кончине кого-то очень близкого.

Ирландцы понимали скорбь совсем не так, как все остальные люди. Сара видела множество мертвецов; в домах бедняков они населяли те же комнаты, что и живые, как правило, их укладывали на два поставленных рядом стула, потому что стол был нужен для других целей. Папа после своей смерти пролежал в доме почти целую неделю, и Эллен даже умудрилась спрятать у него дохлую мышь, с которой не хотела расставаться. Получалось, что они привыкли к тому, что он умер, до того, как его похоронили, что было достаточно разумно. То же самое произошло и с мамой, и они даже были рады, что она оставалась с ними в комнате. За целый год, прошедший с тех пор, не было и дня, чтобы Сара не скучала по ней. Особенно когда Эллен начинала грустить. Смерть матери отзывалась в ней болью, схожей с болью от свежей раны. Ей казалось диким, что можно ощущать отсутствие кого-то сильнее, чем его присутствие. Малыш умер раньше мамы, но она не хотела, чтобы он оставался в комнате, поэтому Руби его унесла.

В конце концов именно она позаботилась о телах. Их похоронили около Роупмейкерс-Филдс на кладбище, где не было ни роскошных надгробий, ни красивых каменных ангелов, только ряды деревянных крестов, по большей части с ирландскими именами, вырезанными на них. В одном из рядов появилось три новых креста — все с одним именем: О'Рейли. Сара и Эллен прихватили с собой букетики фиалок, но цветы завяли прежде, чем девочки добрались до Роупмейкерс-Филдс, потому что дорога до кладбища от Девилс-Эйкра занимала полдня.

Завернув за последний угол на темной лестнице, Сара уже смогла разглядеть коридор, который вел к двери в кабинет Септимуса Хардинга. Именно здесь она курила в полном одиночестве и тишине, потому что тут никто не бывал, а еще потому, что отсюда было удобно следить за посетителями. «Любопытство до добра не доведет», — сказала бы ей Руби. Она частенько ловила Сару, когда та подслушивала в «Белом олене». В данный конкретный момент в кабинет собирался войти инспектор Ларк с Мальборо-стрит, а миссис Коречная оттуда выходила. Она оставила свой плащ внизу, поэтому Саре удалось рассмотреть ее платье, бархатное, цвета портвейна, отделанное воздушными темно-красными кружевами на манжетах и воротнике. Корсет украшала великолепная вышивка розовато-лиловым и серебристо-зеленым шелком с крошечными жемчужинками, напоминавшая цветущий весенний сад. Сара никогда не видела платьев, похожих на те, что носила Лили Коречная, но слышала, что наборщики называли ее «богемой». Она знала, что мистер Коречный родился в Праге, поскольку все, что касалось его жены, подробно обсуждалось в чайной комнате — она являлась одним из немногочисленных писателей, поднимавшихся на третий этаж, и единственной женщиной кроме Сары и служанки Нелли. А еще Саре было известно, что миссис Коречная дружит со знаменитой Барбарой Бодишон [5], которая писала письма в газету «Гардиан» [6]о необходимости изменить законы для замужних женщин и проституток. Черные волосы миссис Коречной были собраны на белой шее серебряной заколкой, украшенной филигранью, с маленькими драгоценными камнями по краям. А еще от нее всегда пахло розовой водой. Сара заметила, что Лили Коречная не носит траур, хотя ее муж умер меньше года назад.