Восточный проект - Фридрих Незнанский Страница 3

Мысленно просчитывая сейчас, сидя в машине, возможные результаты сегодняшней встречи, — тема ее тайны не составляла, речь, как он предполагал, могла идти разве что об уточнении единой позиции, — Виталий Анатольевич уже прикидывал и собственные перспективы.

Буквально днями вернулся из утомительной по своему напряжению поездки в Штаты, потом занимался материалами проекта, который, в сущности, курировал лично, пошли отчеты, совещания… С молодой женой толком не посидел, не поговорил, не пообщался, хотя и обещал ведь, а теперь чувствовал, что грядет новая — и снова нелегкая — командировка, на этот раз в Сибирь. Придется лететь и уговаривать, убеждать несговорчивых магнатов, что российскому бюджету «японский вариант» необходим как воздух. Но не исключен и совместный. Это если иного выхода из тупика не будет. Наверняка у президента об этом и пойдет основной разговор.

Виталий Анатольевич неожиданно улыбнулся. Улыбка на его постоянно деловом, озабоченном лице была такой редкостью, что водитель, хорошо знавший характер «хозяина», глазам своим не поверил и удивленно уставился в зеркальце на Сальникова, сидевшего на заднем сиденье. Министр покачал головой, хмыкнул и только потом заметил взгляд шофера.

— На дорогу смотри… — И после паузы спросил недовольным тоном: — Есть вопрос?

— Нет. Просто увидел, вы улыбаетесь, Виталий Анатольевич. Чего-то хорошее вспомнили?

— Ты не поверишь, — неожиданно для самого себя сознался Сальников, — анекдот вспомнил… Старый, черт-те когда слышал… Местечковый маклер собрался устроить свадьбу Ривки, засидевшейся в девках дочери старого Хаима, и князя Гагарина. Отправился уговаривать Ривку. Уговорил. Вышел, вытер платком мокрый лоб и сказал: «Ну слава богу, полдела сделал — Ривку уговорил, пойду теперь уговаривать князя Гагарина».

Водитель рассмеялся, но, к чему этот анекдот, интересоваться не стал. «Хозяин» и так показался ему сегодня непривычно разговорчивым. Да, впрочем, и Сальников вряд ли сумел бы объяснить, что он сам сейчас выглядит, наверное, как тот маклер, поскольку собирается уговаривать сибиряков, большинство из которых, по имеющимся сведениям, будут выступать сторонниками «китайского варианта». Китайцы ведь тоже, поди, зря времени не теряли, успели крепко «заинтересовать» своих лоббистов. Да и сами сибиряки больше пользы для себя лично — а что, такое время! — видят в настоящий момент не столько в межгосударственных, сколько в межрегиональных связях, в своих приграничных возможностях торговли бывшим «всенародным достоянием»…

Президент оказался хорошо информированным, ну конечно, у него же еще и свои каналы. Поэтому и разговор пошел сразу без экивоков, да к тому же встреча была как бы неофициальной, а потому ни прессы, ни посторонних на ней не было. И разговор шел откровенный. Сальников изложил свою точку зрения — со всеми возможными издержками, касавшимися изменений и дополнений в деталях, но не в главном — в направлении, и президент согласился с ним. А в конце разговора, в буквальном смысле как тот самый маклер, о котором почему-то недавно вспомнил в машине Виталий Анатольевич, президент сказал с непонятной усмешкой:

— Нам с вами остается только надеяться, что мы, в вашем лице, естественно, сумеем доказать нашим российским инвесторам важнейшие преимущества выхода к океану. С экономической точки зрения, скажем пока так. Поэтому здесь особенно важно определить для них золотую середину между неповоротливым и отчасти даже заскорузлым местным патриотизмом и объективными потребностями всего государства. Одновременно надо убедить ваших возможных оппонентов в том, что и соседей наших мы тоже обижать не станем ни в коем случае и будем следовать и дальше четко в русле наших государственных, а не региональных, частных договоренностей. Это прежде всего они и должны понять и усвоить. А уж как там они между собой станут договариваться, на своих уровнях, это их личные проблемы. Вы понимаете, о чем я?

Сальников отлично понимал, какого рода договоры могут заключаться с теми же китайцами на местном уровне, и знал также, какое после этого начинается давление на центр.

— Просто надо смотреть на вещи объективно, — продолжил президент, — и жестко определять основные приоритеты, имея в виду, в первую очередь, государственную целесообразность. Короче говоря, у вас имеется целая неделя. — Он произнес это с таким выражением, будто министр обладал вечностью. — И я уверен, что с вашей энергией и знанием проблемы вы справитесь с задачей. На мою полную поддержку и необходимую помощь можете рассчитывать…

Потом президент вернулся уже к чисто политическому аспекту проекта и подчеркнул, как особенно важно нам именно теперь иметь среди «восьмерки» основных мировых партнеров России весомый голос и активную поддержку наших инициатив со стороны восточного соседа. И это касается не только вступления России во Всемирную торговую организацию, в перспективе имеются немало совместных с Японией высокотехнологичных проектов, поэтому усложнять наши и без того непростые отношения не следует, японцы чрезвычайно чувствительны к таким проблемам, которые нам иной раз представляются бесспорными. А ведь еще предстоит их уговаривать на «китайское ответвление».

И в заключение разговора президент снова настойчиво повторил, что очень надеется на известные уже дипломатические способности министра Сальникова и на его верное понимание проблемы, имеющей в данном случае первостепенное международное значение.

Словом, президент дал министру карт-бланш. Но и определил жесткие сроки. Сегодня пошел первый день из семи отпущенных…

…Сальников выключил компьютер, закрыл его и, отодвинув занавеску, уставился в темный иллюминатор, за которым не было ни единого огонька, только сплошная, будто бархатная, провальная чернота. Луны тоже не было, а звезды, которые сопровождали самолет после захода солнца, исчезли в сплошной облачности, в которую он нырнул. Начиналась самая неприятная часть полета — быстрое снижение и заход на посадку. А значит, появится отвратительное ощущение тошноты и головокружения, — сколько ни летал Виталий Анатольевич, превозмогая свое физиологическое отвращение к авиации, какие только ни принимал таблетки, практически почти не помогало. И когда начиналась эта сумасшедшая предпосадочная тряска, и желудок почему-то оказывался не на своем месте, а словно упирался в гортань, Сальникову казалось, будто он сидит не в комфортабельном салоне самолета, а на разбитой, тарахтящей старой телеге, кривые колеса которой без конца проваливаются в глубокие дорожные ухабы. Похоже, и сегодня был тот же случай.

Сальников, искоса глядя на спутников, застегивающих на себе привязные ремни, проделал ту же операцию и сам откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза, прислушиваясь к тому, что происходило у него внутри организма.

Через несколько минут этой отвратительной тряски что-то сильно громыхнуло где-то у него под ногами или рядом. Самолет подбросило, потом он снова провалился в очередную яму, показавшуюся теперь уже вовсе бездонной, и затем задрожал с нарастающей силой, будто этот отлаженный, технически совершенный аппарат приближался к той роковой черте, за которой его физическое существование должно было разом прекратиться.