Петерс Латыш - Жорж Сименон Страница 3

Однако весь облик комиссара выдавал в нем плебея. Он был огромен и костист. Под пиджаком бугрились хорошо развитые мускулы, самые новые брюки быстро теряли форму на его мощных икрах.

Главное же заключалось в только ему присущей манере располагаться, где бы он ни был, так, что это вызывало раздражение даже у его коллег.

Его манеру держаться нельзя было назвать надменной, но в ней было нечто большее, чем просто уверенность. Он появлялся, как некий монолит, и сразу начинало казаться, что об этот монолит, находится он в состоянии неподвижности, стоя на слегка расставленных ногах, или перемещается, все должно непременно разбиваться.

В зубах у него торчала вечная трубка. Даже в «Мажестике» он не заставил себя вынуть ее изо рта.

Но делал ли он это умышленно, отдавая скрытую дань вульгарности, уверенности в себе?

Фигура Мегрэ в солидном черном пальто с бархатным воротником сразу бросалась в глаза в этом хорошо освещенном холле, где дамы — само воплощение элегантности — плыли в облаках дорогих духов, где раздавались пронзительные смешки, перешептывания и приветствия в стиле хорошо выдрессированного обслуживающего персонала.

Все это Мегрэ не беспокоило. Он оставался вне суеты этой жизни.

Звуки джаза, долетавшие из дансинга, который находился в подвальном этаже, разбивались о него, как о непроницаемый барьер.

Стоило Мегрэ сделать несколько шагов вверх по лестнице, как его окликнул лифтер, предлагая воспользоваться лифтом. Комиссар даже не обернулся.

На втором этаже у него поинтересовались:

— Вам куда?

Мегрэ, казалось, не расслышал вопроса. Он оглядывал коридоры, по которым так, что от этого мутило, убегала в бесконечность красная ковровая дорожка. Он продолжал подниматься.

На третьем этаже, по-прежнему засунув руки в карманы, он принялся изучать бронзовые дощечки с номерами комнат. Дверь в номер 17 была открыта. Коридорные в полосатых жилетах вносили чемоданы.

Пассажир «Северной звезды», который уже успел снять пальто, оказался очень худым изящным мужчиной в твидовом костюме. Не выпуская изо рта папиросы, он отдавал распоряжения.

Номер 17 был не просто гостиничным номером, а представлял собой настоящие апартаменты: гостиная, кабинет, спальня, ванная. Двери его выходили как раз на стык двух коридоров, где, как скамейку на перекрестке, установили широкий полукруглый диван.

На нем-то, прямо напротив распахнутой двери, и устроился Мегрэ, вытянув ноги и расстегнув пальто.

Петерс Латыш заметил его, но продолжал отдавать распоряжения: лицо его не выразило ни удивления, ни недовольства. Когда коридорные закончили расставлять чемоданы и портпледы на подставки, он сам пошел закрывать дверь, но придержал ее на мгновение, чтобы рассмотреть комиссара.

Времени у Мегрэ было достаточно: он выкурил три трубки и отправил восвояси двух коридорных и одну горничную, хотевших выяснить у него, чего он тут дожидается.

Когда на часах пробило восемь, Петерс Латыш вышел из номера в смокинге, строгий покрой которого выдавал руку лучшего английского портного; он выглядел еще более худым и изысканным, чем в час своего приезда.

Латыш был без шляпы. Очень светлые коротко подстриженные и уже редеющие волосы начинались где-то с середины головы, обнажая несколько покатый лоб; через редкую шевелюру просвечивала розовая кожа.

Белые руки удлиненной формы. На безымянном пальце левой — тяжелая платиновая печатка с желтым бриллиантом.

Он по-прежнему не выпускал изо рта папиросу. Мимоходом Петерс Латыш едва не задел Мегрэ, чуть было не остановился, взглянул на комиссара так, словно ему взбрело в голову заговорить с ним, но, занятый своими мыслями, проследовал прямо к лифту.

Десятью минутами позже он занял место за столиком мистера и миссис Мортимер Ливингстон, к которым было приковано внимание всего зала.

Жемчуга на шее у миссис Ливингстон тянули на добрый миллион.

Накануне ее муж помог выбраться из затруднительного финансового положения одной крупной французской автомобильной компании, при этом, конечно, оставив за собой контрольный пакет акций.

Вся троица беззаботно болтала. Петерс Латыш не закрывал рта, говорил негромко, слегка наклоняясь вперед.

Чувствовал он себя совершенно спокойно и, несмотря на то что темный силуэт Мегрэ в холле был ему хорошо виден через застекленные двери, вел себя естественно и свободно.

Мегрэ потребовал в регистратуре список постояльцев. У него не вызвало никакого удивления, что в том месте, где Латыш должен был вписать свое имя, стояло: «Освальд Оппенхайм, судовладелец, прибыл из Бремена».

Вне всякого сомнения, паспорт у него был в порядке, и все акты гражданского состояния на это имя тоже в наличии, как, впрочем, и на другие имена, которыми он пользуется.

Не вызывало сомнений и то, что чету Мортимер Ливингстон он уже встречал ранее — в Берлине, Варшаве, Лондоне или Нью-Йорке.

Возможно, он приехал в Париж только затем, чтобы встретиться с ними и провернуть одну из тех колоссальных афер, на которых специализируется.

Учетная карточка, которая была в кармане у Мегрэ, гласила:

«Чрезвычайно ловкий и опасный субъект неопределенной национальности, но очевидно, из Северной Европы.

Предположительно латыш или эстонец; свободно владеет русским, французским, английским и немецким.

Широко образован, известен как глава крупной международной банды, специализирующейся на мошенничествах.

Банда оперировала сначала в Париже, потом в Амстердаме (дело Ван Хевеля), в Берлине (дело объединенных судовладельцев), в Варшаве (дело Липмана), а также в других европейских городах, где их действия не были столь однозначно идентифицированы.

Большинство сообщников Петерса Латыша предположительно англосаксы. Один из них, чаще других появлявшийся с Петерсом Латышом, был задержан при предъявлении к оплате фальшивого чека в Федеральном банке Берна и убит во время задержания. Выдавал себя за некого майора Хаварда из Американского легиона, [2]однако удалось установить, что это бывший нью-йоркский бутлеггер, [3]известный в Соединенных Штатах под кличкой Большой Фред.

Петерс Латыш арестовывался дважды. Первый раз в Висбадене за мошенничество на сумму в полмиллиона марок ущерба, нанесенного одному негоцианту из Мюнхена; второй — в Мадриде за подобное же преступление, жертвой которого стала одна высокопоставленная особа при испанском дворе. Оба раза Петерс Латыш действовал одинаково. Имел встречу со своей жертвой, которую, несомненно, убеждал, что похищенные суммы находятся в надежном месте и его арест не даст возможности вернуть их. Оба раза жалобы были отозваны, и пострадавшим возмещены убытки. С тех пор ни разу не был задержан на месте преступления.