Две половинки Тайны - Татьяна Полякова Страница 3

Поначалу это очень раздражало, особенно в первые годы, когда я еще ждала отца. Впрочем, я ждала его до самого последнего дня пребывания в детском доме. Но чем старше я становилась, тем меньше у меня находилось возражений.

Как ни крути, а нашу с отцом жизнь нормальной уж точно не назовешь. Однако поверить в то, что отец меня бросил, я не могла.

И вот тогда явилась догадка. В мельчайших деталях вспоминая ночь, когда мы расстались, я вдруг поняла: враги-таки добрались до нас. Отец был ранен (держался за бок, бледное лицо, испарина) или болен (скорее, отравлен), и, разумеется, хотел спасти меня. Потому и отправил в полицию, где меня должны были найти его друзья или он сам, если выживет.

Я верила, отец выжил, но все еще в опасности. Оттого и не приходит. Ему важно знать, что я ничем не рискую. Однако годы в детском доме даром не прошли, и лет в пятнадцать я начала задаваться вопросом: кто из нас двоих псих? Батя, с его россказнями, или я со святой верой в них? И в конце концов отложила решение этой задачи до лучших времен.

Как бы то ни было, а моя жизнь в детдоме была вполне счастливой. Психологиня изрядно досаждала, но я быстро научилась управляться с нею. Других отрицательных аспектов я не находила. А вот положительных хоть отбавляй.

Первым делом, мои друзья. Например, парень с затейливым именем Ланселот. При знакомстве он обычно широко улыбался и объяснял, что был такой рыцарь, про него написана куча книг и снят не один голливудский фильм. Интеллигентному человеку грех этого не знать. К тому же он из цирковой семьи, а в цирке любят редкие и красивые имена. В этом месте граждане вспоминали известных братьев-дрессировщиков и поспешно кивали.

Само собой, Ланселотом моего друга мало кто называл, обходясь коротким Ланс. Ланс Трегубов. Он утверждал, что фамилию сам придумал, когда его сцапали.

Его историю я знала в двух версиях. То есть их было значительно больше. Каждый раз, когда Ланс желал рассказать о себе, появлялась новая история, но все они более-менее укладывались в две версии.

Первая: он из цирковой семьи, отец и мать погибли в автокатастрофе, он сбежал из детдома, долго бродяжничал.

Версия вторая: своих родителей он помнит, в младенчестве его то ли нашли, то ли украли цыгане. Он рос в таборе, не подозревая, что он там чужак, пока старая цыганка, которую он считал своей бабкой, не призналась, решив, что вот-вот скончается: никакая он им не родня. И не отдала единственную принадлежавшую ему вещь: книгу в дорогом переплете с золотым обрезом. На титульном листе фломастером было написано «Ланселот», и рассказывалось в ней о подвигах этого славного рыцаря.

Прихватив книгу, Ланселот покинул недавних родственников в надежде отыскать настоящих родителей. Книгу пришлось продать, чтобы не умереть с голода.

В одиннадцать лет я слушала эту историю открыв рот, в пятнадцать – с легкой усмешкой.

Допустим, цыганам зачем-то понадобился младенец, но на фига им книга? А, главное, я совершенно точно знала: голодная смерть Лансу не грозила. Он мог украсть все что угодно, от наручных часов и банковской карты из бумажника до машины из гаража (машину он вернул в ту же ночь, хозяин так ничего и не заметил, а мы смогли покататься по лесным дорогам).

На вопрос, когда и где Ланс научился водить машину, он скромно ответил: нашел руководство в интернете. А машины одалживал при случае. Еще он мастерски метал ножи и стрелял из лука.

Тут сразу же вспоминалась первая версия: до своей гибели родители выступали в цирке с номером «Вильгельм Телль». Отец сначала метал ножи, они оказывались в миллиметре от стоявшей у специального щита матери, а потом мать водружала себе на голову яблоко, и отец сбивал его стрелой из лука.

Разночтения в биографии самого Ланса нисколько не смущали, в ответ на вопросы он снисходительно улыбался, впрочем, с вопросами никто особо не лез. Ланс был у нас вожаком, и мы его обожали. Разумеется, он тут же стал обучать меня всем премудростям, которые знал, а я в качестве ответной любезности научила его тому, что умела сама.

Еще одним занятным типом в нашей компании был Славка Лаваль. Происхождение его фамилии было загадкой как для него, так и для нас, мы предпочитали называть его Лавой.

Лава был компьютерным гением. Похоже, таким же гением был его отец. Грабил банки, не выходя из дома. А также мог раздобыть любую информацию. Именно это его, скорее всего, и погубило.

Однажды, вернувшись из школы, Лава обнаружил своих родителей на кухне в луже крови. Его забрала к себе бабка, но гибель снохи и сына ее подкосила, и вскоре после этого старушка умерла. Лава оказался в детдоме, желающих приютить парня у себя не нашлось. Первое время Лава не находил себе места в нашем занятном заведении, отказывался от общения и даже от еды. До тех пор пока не подружился с Лансом.

В учебной комнате у нас стояло несколько компьютеров, Лава презрительно именовал их барахлом и близко не подходил.

Где Ланс стащил для него ноутбук, история умалчивает, это случилось еще до моего появления в детдоме. После этого события Лава примирился с местной жизнью, точнее, не особо ее замечал. От воспитателей ноутбук прятал, а все свободное время проводил в комнате для чтения, которая, как правило, пустовала.

Позднее она стала чем-то вроде нашего штаба, куда абы кто не допускался. Пользоваться интернетом можно было не более двух часов в день, но в селе интернет был почти в каждом доме, и Лава быстро нашел выход из положения, подключаясь то к одному пользователю, то к другому.

У Ланса его способности вызывали восторг, но, несмотря на дружбу и обоюдное желание поделиться навыками, Ланс хакером так и не стал, к технике он вообще относился настороженно, а Лава с завязанными глазами с тридцати шагов ни разу и не попал в дерево из лука. А вот мне легко удавалось как одно, так и другое.

Четвертой в нашей команде стала Дуня Стрекалова. Если, по словам психолога, мой отец был психом, то у Дуни спятили оба родителя. Они ждали со дня на день то ли атомной войны, то ли падения метеорита, и готовились выживать в экстремальных условиях. Отказались от благ цивилизации, вырыли землянку в лесу, где и жили довольно долго, два или три года, пока отец, упав весьма неудачно, не сломал обе ноги. У матери хватило ума не полагаться на народные средства, а отправиться за помощью.

Помощь пришла, отца в конце концов поставили на ноги, а вот с Дуней возникли проблемы. Оказалось, что у нее нет не только свидетельства о рождении (это еще полбеды), но и необходимых навыков, наличие которых предполагается у ребенка десяти лет. Ни читать, ни писать она не умела (родители, как видно, решили, что ввиду конца света это ни к чему), не пользовалась зубной щеткой, есть предпочитала руками, одним словом, оказалась настоящим Маугли.

О ней даже писали в газетах, а по всем каналам крутили ток-шоу, где умные дяди и тети обсуждали столь вопиющий случай родительской безответственности.

Отец, лежа в больнице, вел себя смирно, а вот мать буйствовала, и в результате оказалась в психушке, ну а Дуня в нашем детском доме. Дети ее пугали, впрочем, так же, как и взрослые.