Скелет в семейном альбоме - Геннадий Сорокин Страница 3

– Сколько она прожила после ранений?

– Минут пять-шесть, не больше.

– Ого! Забавная ситуация: Шахиня истекает кровью на кухне, а в это время налетчики шарят по квартире. Интересно, она могла им пару слов сказать?

– Исключено, – заверил эксперт. – Рана на шее у потерпевшей глубокая, кровь из нее шла ровным стабильным потоком. Обычно такое состояние сопровождается рефлекторными действиями травмированного лица – он пытается ладонью зажать рану и остановить кровь. Но все усилия напрасны. Кровь идет, потерпевший впадает в неконтролируемую панику, хрипит, слабеет и теряет сознание. На этом активная фаза, когда человек способен членораздельно говорить, закончена. На все про все – не больше двух минут.

– Так-с. – Я наклонился к телу пожилой женщины, осмотрел рану на лбу.

– Мелкашка, – тоном знатока прокомментировал ранение следователь. – Убойная сила была невелика – пуля осталась в голове.

Оставив следователя и судмедэксперта трудиться над составлением протокола осмотра трупа, мы поднялись на второй этаж. Двухкомнатная квартира Вероники Гавриловны была с левой стороны лестничной площадки. На стене, ведущей от дверей Желомкиной вверх, кто-то выцарапал на известке крупными печатными буквами «Батон козел». В ответном послании, написанном фломастером ниже, Батон написал всего три слова, два из которых были нецензурными.

– Велик и могуч русский язык, – сказал Далайханов, показывая на стену. – Вся экспозиция в одном предложении. Тут тебе и пожелание заняться извращенным сексом, и краткая характеристика личности обидчика, и даже запятая поставлена в нужном месте!

Сергиец взглянул на переписку:

– Эти надписи – верный признак того, что в подъезде живет как минимум один подросток, к которому в гости ходят его ровесники.

– Коллеги, обобщая ваши исследования наскальной живописи, хочу высказать свое мнение: в этом подъезде давно не было ремонта, а жильцам его наплевать, как выглядят места общего пользования.

– Логично, – согласились со мной Далайханов и Сергиец.

Пустопорожние разговоры перед началом работы на месте убийства – это своеобразный ритуал, которым оперативники отсекают мир живых людей от безмолвного царства мертвых. Сколько бы убитых ни видел опер на своем веку, как бы с годами ни зачерствело его сердце, но каждая новая смерть – это стресс, а болтовня на отвлекающие темы – защита от чужой всепроникающей боли.

В узкой прихожей квартиры Желомкиной все было забрызгано кровью, одежная вешалка сдернута со стены, обувная стойка перевернута.

– Да тут целый бой шел! – воскликнул Айдар. – Крепко Шахиня за свою жизнь цеплялась.

Из комнаты, которая по замыслу проектировщиков была залом, к нам вышел участковый инспектор милиции, лейтенант лет двадцати восьми.

– Ты знал, кто здесь жил? – спросил я.

– Нет, – ответил он тоном человека, не чувствующего за собой никакой вины. – Я совсем недавно на этом участке. Жильца с пятого этажа знаю. Выезжал к нему на семейный скандал. На эту квартиру жалоб в опорный пункт не поступало.

– Андрей, почему здесь пол деревянный? – встрял в разговор Далайханов. – В обычных пятиэтажках деревянный пол должен быть только на первом и пятом этажах, на остальных стелют линолеум.

– Этот дом построили в микрорайоне самым первым, – пояснил Сергиец. – Старая серия, здесь даже встроенная кладовка нестандартная.

– Давно тут Желомкина жила? – спросил я.

Участковый глянул в свои записи:

– Почти шесть лет.

– Как раз после второй отсидки заехала, – проявил знакомство с биографией потерпевшей Сергиец.

– Она была судима? – как-то неохотно уточнил участковый.

– Два раза, – ответил я. – И оба раза за нож. Имела покойница обычай своих сожителей насмерть резать. Лейтенант, у тебя не написано, чья это квартира была изначально? Не Желомкиной же? Ей, дай бог памяти, сорок девять лет, два раза по восемь отсидела – на отдельную квартиру ей зарабатывать некогда было.

– Будем выяснять, – открестился от назойливых вопросов участковый.

Мы прошли на кухню. Шахиня лежала на спине, руки вдоль туловища. При первичном осмотре судмедэксперт расстегнул халат у нее на груди и оставил его едва запахнутым, так что мы могли видеть фрагмент обвисшей женской груди, покрытый жировыми складками живот и темного цвета плавки, порванные у резинки. Халат, плавки и тело потерпевшей были обильно залиты кровью.

На вид Веронике Гавриловне было лет шестьдесят, не меньше. Годы, проведенные в зоне, преждевременно состарили ее, но в то же время закалили характер Шахини. Властные складки вокруг тонких старческих губ свидетельствовали, что эта женщина умела постоять за себя и была скора на расправу. Убийцам пришлось немало помахать ножом, пока Шахиня, обессилев, не свалилась на пол.

– Зловредная была тетя, – сказал Айдар, показывая на кривую ухмылку, исказившую лицо потерпевшей в момент смерти.

Я закурил, пробежался взглядом по интерьеру кухни.

Под раковиной стояло наполовину полное мусорное ведро, не прикрытое крышкой. Сверху в нем лежали картофельные очистки, смятая газета, вскрытая консервная банка. Водопроводные краны раковины были объединены воедино самодельным смесителем, на днище раковины – следы ржавчины. Между кухонным столом, покрытым порезанной во многих местах клеенкой, и наружной стеной разместилась целая батарея пустых винных бутылок. В посудном шкафу дверцы просели, одна из ручек была сломана. Холодильник «Бирюса» стоял в углу кухни. В нашем присутствии он перестал рычать, задергался в смертельной агонии и стих, словно умер вслед за своей хозяйкой.

– Убого здесь, как в бичевнике, – вполголоса сказал Айдар. – Я думал, хранительница общака должна жить покруче.

Я усмехнулся:

– Она была хранительницей общака, а не его распорядителем. Сейф, в котором хранятся драгоценности, не обязан сверкать свежим лаком. Он должен быть прочным и надежным, а вот с этим у ребят возникли проблемы. Кто-то их сейф ломанул.

– Странное дело, – продолжил Айдар, – у нее наколок нет. Шестнадцать лет в зоне, и ни одной отметинки.

– На правое плечо посмотри, – предложил Сергиец.

Далайханов стянул отворот халата вниз. На правой руке Желомкиной красовался крестообразный шрам, расплывшийся от времени.

– Круто? – насмешливо спросил начальник Машиностроительного ОУР. – Это она во время первой отсидки раскаленным прутом выжгла. Как гласит легенда, после добровольного крещения раскаленным добела железом весь барак стал ее панически бояться. Представь, ей всего двадцать четыре года, в зону заехала за убийство и сразу же всем показала, что жизнь человеческую, ни свою, ни чужую, ни в грош не ставит. Шахиня! Повелительница слабых душ и тел!

– Слава, – прервал я коллегу, – тот, кто ее резал, должен быть весь в крови.