Тень луны - Александр Трапезников Страница 29

А сейчас отец Иринарх вел службу, отпевая покойного. Других ребят, погибших вместе со Стасом, еще накануне похоронили их родные и близкие на Востряковском кладбище. Еще с утра к этой маленькой аккуратной церквушке со своим огороженным погостом стали съезжаться группы машин самых различных марок. Урча моторами, они выстраивались в ряд на обочине узкой дороги, ведущей к храму. Их хозяева, в окружении еще трех-четырех человек, выходили на воздух, здоровались друг с другом. Приехал с эскортом Флинт, направился к Игорю. Некоторое время они тихо беседовали, но основной разговор, касающийся судьбы дел — предстоял впереди. Не сейчас, не время и не место. Всего наехало человек двести — кроме близких родственников, старые товарищи, знакомые по учебе и службе, конечно, авторитеты, просто приятели из соседних бригад. Большинство машин — иномарки, люди в кашемировых пальто, кепи, мобильные телефоны, суровые лица. Море цветов — самых разнообразных. Весь народ, разумеется, в церкви поместиться не мог; заходили по очереди. Службу и отпевание, усиленные микрофоном, слушали возле ограды, где наготове стоял похоронный катафалк, и прохаживались служители в униформе.

Игорь находился внутри церкви, рядом с закрытым гробом. То, что осталось от Стаса было невозможно загримировать. Темно-коричневый «американец» с крышкой поддерживали два дубовых табурета: в ногах и у изголовья. Но ощущения, что внутри лежит Стас — не было. Может быть, он просто куда-то уехал, забыв попрощаться? Нереальность происходящего усиливалась запахом ладана, горящими свечками, потрескивающим воском, чуть монотонным, но проникновенным голосом священника, вторящим ему хором дьяконов и служек. Тесно и душно, застывает воск на клочке бумаги в левой руке. Немного кружится голова и чувствуешь всю ничтожность и суетность мира, в котором ты прибываешь и куда должен вернуться. А лики святых глядят на тебя с икон и молчат, как бы вопрошая. И ты ищешь ответ, но не находишь. Только молитва, покаянная молитва, которую шепчут твои губы. Здесь ты понимаешь, что такое Вечность — и как несоизмеримо отличается она от того малого отрезка времени, который отведен нам на земле. В висках стучит боль и глухо доносится голос:

— …прости прегрешения его вольныя и невольныя… со святыми упокой…

Служители в униформе выносят гроб, ставят его в катафалк. Все рассаживаются по машинам и процессия неторопливо движется по окружной дороге к кладбищу. Там катафалк почти вплотную подъезжает к могиле, устланной черным бархатом. Гроб помещают на каталку, а рядом, полукругом выстраиваются люди. Здесь, не надолго, открывают крышку, чтобы накрыть умершего с головой специальным церковным покрывалом, а отец Иринарх рассыпает освященную землю в виде креста на его грудь. На несколько секунд Игорь видит почерневшее лицо Стаса, и этот облик врезается ему в память на всю жизнь. «Мне отмщение и аз воздам!» — думает он. Потом крышку закрывают замками, и гроб на веревках четверо могильщиков равномерно опускают вниз. Вот Стас и достиг дна своего последнего прибежища. Глухо стучат комья земли, бросаемые каждым… Потом пошли более энергичные звуки — это заработали своими лопатами могильщики. «В тех словах, которые говорил Стас на теплоходе, совсем недавно, есть продолжение, — думает Игорь. — …Двое будут на поле: один возьмется, а другой оставится. И это уже — о нас с ним.» Могильщики заканчивают свою работу, выравнивая свежий земляной холм, устанавливают крест, укладывают венки и цветы. Вновь скорбное молчание, склонившиеся головы. Потом — полагающиеся пятьдесят грамм: кто-то выпивает рюмочку, кто-то отказывается. Где-то позади слышится неясный шум. Игорь оборачивается. Все ясно: Серж отобрал у какого-то переодетого оперативника минивидеокамеру, вынул кассету, сунув ее в карман. Обычно они такие «мероприятия» снимают постоянно, рядясь под водителей, рабочих, прохожих для фиксации участников и оперативной сводки. Оперативник, получив обратно камеру, поспешно уносит ноги.

Не все, но многие отправляются потом на поминки. В большом зале «Славянского базара» уже приготовлены столы, сдвинутые буквой «Т». Разнообразная закуска, выпивка. Традиционные блины, мед, кутья. На отдельном маленьком столике стоит фотография Стаса с горящей перед лицом свечой. Кому-то ничего не лезет в горло, а кто-то уже набрасывается на пищу. Нет, не всех собравшихся сейчас здесь, покойный хотел бы видеть. Но такова жизнь, полная условностей и лицемерия. Без определенного цинизма не добиться бы многим из пришедших успеха в жизни, хотя бы и мнимого. Но для кого-то он ничего не значит, а кто-то только им и живет…

Игорь не пропускал тосты, но почти ничего не ел. Потом почувствовал себя плохо. Не от водки — а от чего-то другого. До машины он дошел сам, а по дороге отключился. И его вдвоем — Серж и Мишель — еле довели до дома.

10

Кононов вспомнил ночной разговор со Стасом, накануне его гибели. Желтый круг света от лампы под абажуром, крепкий чай, тоскливый вой какой-то собаки, брошенной на улице. В тот год развелось слишком много оставленных хозяевами псов, — они бегали по одиночке, не зная к кому примкнуть, потеряв веру в двуногих существ, или сбивались в стаи, безропотно подчиняясь вожаку, а голод, страх, ненависть в их глазах отливали вековой скорбью.

— Который день воет! — сказал Стас. — Умер кто?

Игорю вспомнились строчки:

— В этой жизни умирать не ново, но и жить, конечно, не новей…

— Вернее не скажешь.

Они больше не отвлекались на этот вой, стали обсуждать некоторые предстоящие «проекты», ломать головы над ходами-подстраховками, проговаривать возможные вопросы-ловушки и уходы от них. Иногда Игоря заносило, но Стас, как более опытный, тактично поправлял его. У Кононова было слишком много идей и разработок по реформированию криминальных сообществ, но его друг качал головой:

— Все это интересно, но немногие поймут. А может быть, пока не время. Да и много ли ты встречал людей, способных осознать все это? Разве что Флинт… Остальным — деньги, деньги. Люди предпочитают особо не зарываться, если все спокойно и «капает». Зачем лишняя головная боль? Инициатива наказуема, а большинство соратников — друзья только на словах, с готовым камнем за пазухой. Ждут твоей ошибки, чтобы побежать к главному «пахану» и доложить: видишь, он обложался, а я же предупреждал… Ведь они даже не воины, а шакалы, привыкли лизать зад, ждать своего часа.

Игорь знал — о ком тот говорит — были в их бригаде такие. От них надо освобождаться. Таковы же и некоторые лидеры, входящие в структуру Флинта, например, Крот, готовые перегрызться между собой, если что случится. Крот Стаса ненавидел люто.

— …со всеми приходится постоянно ладить, — продолжал тот. — До времени. Чтобы при их нейтралитете делать свое дело. Тяжело, но надо терпеть. Есть вещи, которые кроме нас не сделает никто. Всех не перестреляешь, а если по дороге к большой цели станешь разбираться с каждой облаявшей тебя собакой, то никогда до этой цели и не дойдешь. Я это в тюрьме понял. Потихоньку, но упорно и только вперед. Тем более, за нами люди, ответственность и хоть какая-то надежда на справедливость.

— А порою хочется на все плюнуть, — сказал Игорь.

— Мне тоже. Ну а что дальше? Нормальных людей осталось очень мало, те кто идут на смену — более хитрые, злые. Куда они приведут, слепцы? Да и умом не все «видные» блещут. А большинство достойных уже похоронили… Кто-то устал, ничего не хочет. Но объединяться надо, а куда ни плюнь попадешь или в дурака, или в параноика, или в провокатора. Хотя, среди молодых есть несколько… Учить надо. Открывать ликбез. И в сложных вопросах не рубить с плеча, а то они насмотрелись американских фильмов — и ну открывать пальбу. Нужна гибкость, беречь надо людей. А то его растишь до двадцати лет, потом — раз, и нету. А где других взять? И обидно, что русский парней за «ботву» держат, за буфер. Я тут недавно с одним умным человеком пообщался — Соломонович, по всей стране известен. Он в возрасте, осторожный, но деятельный. Так у него все друзья — грузинские воры, а прослойка — русская. Которой можно жертвовать и набирать новую. Служат чужим идеям, сами того не понимая. Их подкармливают, они и рады. Ботва, иначе не скажешь. А во всем мире кричат — «Русская мафия, русская мафия!» А кто ими управляет, вы задумались? Вот славяне и становятся козлами отпущения. А если и появляется среди них лидер, так хозяева мира все сделают, чтобы его спустить в канализацию. Или еще хуже: начинают раздувать липовую, прикормленную фигуру, делать из него вожака-объединителя. Был тут один вор-«таежник», шибко в крутого играл, тока по нему люди не определились. Клоуном оказался, в мусорской наряженным. На «русской идее» хотел вылезти. Теперь без вести. Хотя лед-то уже сошел… А с экранов телевизоров у них все просто и ясно: вперед, до полного развала России! А как они любят ярлыки наклеивать? Врагов ищут — ату его, ату!