В стиле "фьюжн" - Иван Жагель Страница 29

Он не имел хороших игрушек и красивой одежды, никогда не ходил в музыкальную школу, не состоял в спортивных секциях, не ездил в летние лагеря. Его не баловали дедушки и бабушки — они тоже отсутствовали, — не забирали с собой на дачу, не возили на море. Но именно этот вынужденный аскетизм, осознание своей ущербности перед сверстниками породили в нем страстное желание добиться успеха. И не в каком-нибудь далеком будущем, не через пятьдесят лет, а уже завтра-послезавтра, ну, в крайнем случае, через год-полтора.

Можно даже сказать, что Сухоруков ненавидел свое детство и хотел почти в буквальном смысле перепрыгнуть в ту благополучную взрослую жизнь, которую запланировал для себя. Он мечтал о богатстве и ради этого все, что обычно сопровождает юность и отрочество, отметалось им безо всякого сожаления как что-то ненужное, глупое.

В отличие от своих сверстников Арнольд никогда не увлекался молодежной музыкой, не пытался сам научиться играть на гитаре, не состоял ни в каких фан-клубах, не ходил на стадионы, а всем модным прикидам предпочитал строгий темный костюм. Одним словом, он слишком рано постарел, и неудивительно, что у него практически не было друзей и постоянных подруг. Последние только связывали бы ему руки, и он откладывал долгосрочные отношения с женщинами на потом, когда добьется успеха.

И еще Сухоруков очень заботился о своем здоровье, о поддержании хорошей физической формы. Ему просто нельзя было болеть. Он жил рядом с Краснопресненским парком и каждое утро совершал там пробежки независимо от времени года. Даже если приходилось работать допоздна, Арнольд все равно не изменял своему правилу.

Накануне Сухорукову также пришлось лечь поздно, и виноват в этом был следователь Павленко. Он приехал в офис к Кисину уже в самом конце дня и сообщил о результатах обыска в дизайнерском бюро и о фортеле, выкинутом Черновым. Теперь, считал майор, возвращение танцовщиц было лишь вопросом времени, причем самого ближайшего. По его расчетам, поимка дизайнера займет не больше двух-трех дней. Ну а выбить из него признание, при наличии таких улик, не составит труда. На это, мол, вообще уйдут считаные часы.

Однако Павленко приехал не только для того, чтобы поделиться новостями, успокоить хозяина статуэток, но и расспросить, где может скрываться беглец. Не исключено, что тот упоминал каких-то людей, адреса. Важно было и очертить круг лиц, которые способны были позариться на краденые шедевры, а возможно, уже и приценялись к ним ранее. Здесь могли оказаться полезными даже самые, казалось бы, незначительные детали, нюансы. И его собеседники искренне постарались ему помочь.

После того как следователь ушел, Сухоруков еще долго сидел с Кисиным, обсуждая возможные варианты развития событий. Пока все складывалось так, как они планировали, что не могло их не радовать. Срабатывали все ловушки, все заложенные ими мины. Тем не менее расслабляться было рано и парочка в сотый раз обговорила свои дальнейшие шаги. Ну а распрощались они уже далеко за полночь.

Спал в эту ночь Арнольд не более шести часов — недопустимо мало, если заботишься о здоровье. Но, выходя на очередную утреннюю пробежку, он чувствовал себя свежим и бодрым. Да и погода тому способствовала.

Лето уже заканчивалось и хотя дни стояли сухие, солнечные, однако по утрам на город накатывала долгожданная прохлада. В эти часы хотелось немного помахать руками, подвигаться, попрыгать, чтобы чуть-чуть согреться, разогнать кровь. Но в то же время не ощущалось и дискомфорта.

Выскочив из подъезда, Сухоруков бодро побежал в сторону Краснопресненского парка. Он любил этот кусочек нетронутой природы почти в самом центре Москвы, причем не только за роскошные вековые деревья. Когда-то на этом месте находилась старинная усадьба, и ее хозяева, очевидно, хотели создать какое-то подобие Венеции или Питера. С того времени сохранились прорытые ровными прямоугольниками каналы, образовывавшие несколько островков. Через воду были переброшены ажурные мостики самой разнообразной формы — прямые, горбатые, а кое-где возвышались памятники в виде античных колонн и построенные уже позже фонтаны.

Как обычно, Сухоруков сделал пару больших кругов по парку, получая удовольствие от упругости своих мышц, от того, что тело прекрасно слушается его, а потом стал разминаться на одном из островков, в глухом и тихом месте, где никто не мог помешать. Трава была покрыта капельками росы, от воды тянуло свежестью, и ему дышалось легко, полной грудью.

Солнце только-только начинало подниматься над городом, пронизывая своими лучами растущие в парке деревья. Оно слепило, да к тому же, выбегая на зарядку, Арнольд не надел очки, поэтому он увидел приближавшегося к нему человека лишь в самый последний момент, когда между ними оставалось не более пяти метров.

Это был Чернов! В правой руке он держал внушительных размеров сучковатую палку, подобранную, скорее всего, где-то поблизости — такого добра в парке хватало. Но даже без этого опасного оружия было понятно, что намерения его не самые мирные. Лицо дизайнера искажала яростная гримаса, а шагал он широко и решительно.

Сухоруков вздрогнул и сначала непроизвольно попятился, но уже в следующее мгновение сориентировался и бросился бежать. Он намеревался первым добраться до одного из мостиков, чтобы вырваться на свободу, однако у него была очень невыгодная позиция: противник успевал перехватить его. Тогда он метнулся в другую сторону, пытаясь оббежать Чернова, и снова потерпел неудачу. Все выходы с островка были перекрыты.

В конце концов Арнольд был прижат к воде. Раздумывал он всего секунду, а потом бросился в канал. Впрочем, Федор сделал то же самое. Такие пустяки, как мокрая одежда, сейчас не могли остановить ни того, ни другого.

Ширина водоема составляла примерно метров пятнадцать, а глубина — около полутора. В этих условиях более высокий Чернов получил существенное преимущество. К тому же ноги Сухорукова увязли в устилавшем дно иле и посредине канала он был пойман.

Схватив его за волосы, Федор погрузил ненавистную голову в мутную, рыжую воду и держал там до тех пор, пока тот не начал захлебываться. А после небольшой передышки повторил процедуру еще и еще раз. К такой экзекуции он не готовился заранее, но вложил в нее всю свою ненависть, всю обиду за то, что жизнь его превратилась в кошмар, что он вынужден скрываться, как дикий зверь.

— Ну что, нравится тебе иметь дело со мной?! — исступленно кричал Чернов, когда Сухоруков, с выпученными глазами и судорожно открытым ртом, появлялся на поверхности. — Нравится?! Ну скажи мне, скажи! Нравится?! Ты думал, что я не смогу за себя постоять?!

Неизвестно, чем бы все это закончилось, но вдруг Федор заметил пожилого мужчину в спортивном костюме и в белой, похожей на детскую, панамке, прятавшегося за деревом и с испугом наблюдавшего за возней в канале. Очевидно, это был один из любителей бега трусцой по утрам. Когда их взгляды встретились, мужчина отпрянул назад, но, осознав, что все равно уже замечен, изо всех сил бросился к выходу из парка.

Понимая, что здесь не лучшее место для выяснения отношений, Чернов вытащил Сухорукова на другую сторону канала и поволок его в самый дальний угол, где росли высокие, одичавшие кусты сирени, а за ними стоял забор, ограждавший какую-то стройку, относившуюся к постоянно расширявшемуся Международному торговому центру. В кустах он влепил Арнольду смачную оплеуху, отчего тот упал на землю. Им обоим понадобилось время, чтобы перевести дух.