Розанна. Швед, который исчез. Человек на балконе. Рейс на эшафот - Пер Валё Страница 29

– Это неудивительно. Ты когда-нибудь был на таком пароходе ночью?

– Нет.

– Все спят. Абсолютно тихо и пусто, нигде ни души. Практически все не заперто. Когда пароход проплывал по озеру Веттерн между полуночью и рассветом, на борту бодрствовали лишь три человека, причем они несли вахту – двое в рулевой рубке и один в машинном отделении.

– Но ведь должен же был кто-нибудь заметить, что в Гётеборге она не сошла на берег!

– После прибытия можно не соблюдать никаких формальностей. Пароход еще только приближается к порту, а пассажиры уже собирают свой багаж и толпятся у выхода, и, как только судно причалит, стремглав бегут на берег. Не забывай, что пароход опоздал, так что все спешили. Кроме того, они причалили, когда еще было темно.

Мартин Бек договорил и молча глядел в стену.

– Больше всего меня поражает то, что пассажиры и соседней каюте ничего не заметили.

– Ну, это я могу тебе объяснить. Я узнал об этом меньше двух часов назад. В каюте A3 находилась какая-то супружеская пара из Голландии. Им обоим за семьдесят и оба они глухие, как пни.

Колльберг полистал блокнот и взъерошил волосы.

– Наша так называемая версия того, как произошло преступление, основана главным образом на логических предположениях и психологических заключениях. С убедительными доказательствами дело обстоит хуже. Пока придется придерживаться этой версии, какой бы она ни была, потому что другой у нас нет. А сейчас давай посмотрим, что у нас получается со статистикой, не возражаешь?

Мартин Бек откинулся на стуле и скрестил руки на груди.

– Давай, – кивнул он.

– У нас имеются фамилии восьмидесяти шести человек, которые находились на пароходе. Шестьдесят восемь пассажиров и восемнадцать членов команды. Далее, нам удалось выяснить местожительство или разными способами вступить в контакт со всеми, кроме одиннадцати человек. Но даже у этих одиннадцати нам известна национальность, пол, а у троих и возраст. Воспользуемся теперь методом исключения: во-первых, исключим Розанну Макгроу. Остается восемьдесят пять. Далее, все женщины, восемь из команды и тридцать семь пассажирок. Остается сорок, в том числе четыре ребенка до десяти лет и семь стариков за семьдесят. Остается двадцать девять. Далее, капитан и член команды, стоящий в ту ночь у руля. Они несли вахту с двадцати ноль-ноль до полуночи и имеют алиби. Трудно предположить, что у них было время прогуляться по пароходу и от нечего делать совершить убийство. Если же говорить о персонале машинного отделения, то такой уверенности нет. Ну, в любом случае имеем минус два. Остается двадцать семь мужчин в возрасте от четырнадцати до шестидесяти восьми лет. Двенадцать шведов, в том числе семь членов команды, пять американцев, три немца, один датчанин, один южноафриканец, один француз, один англичанин, один шотландец, один турок и один голландец.

География просто ужасает. Один из американцев живет в Орегоне, другой – в Техасе, англичанин из Нассау на Багамских островах, южноафриканец живет в Дурбане, а турок – в Анкаре. Тот, кто будет их допрашивать, получит истинное наслаждение. Адреса четырех из этих двадцати семи пока установить не удалось: одного датчанина и трех шведов. Нам также не удалось выяснить, был ли кто-либо из пассажиров на пароходе не в первый раз, хотя Меландер проштудировал списки пассажиров за последние двадцать пять лет. По моему личному мнению, никто из них не был там повторно.

В одноместных каютах жили только четверо, остальные были более или менее на виду у тех, с кем делили каюту. Никто из них не знал судно настолько хорошо, чтобы это проделать. Теперь у нас остается восемь членов команды, рулевой, те два кочегара, повар и один матрос. Механика мы исключили: он относится к старшей возрастной группе. По моему мнению, никто из них этого не делал. В команде друг о друге все хорошо знают, кроме того, по-видимому, их возможности сблизиться с пассажирами весьма ограничены.

Значит, по моей версии, никто не убивал Розанну Макгроу. А это, конечно, не так. Мои версии всегда никуда не годятся. Сплошные неприятности от того, что человек слишком много думает. – Колльберг немного помолчал и добавил: – Если, конечно, этот отвратительный Эриксон… просто счастье, что тебе удалось его хотя бы на чем-то взять. Эй, да ты вообще-то слушаешь меня? Ты понял, что я тебе здесь излагал?

– Понял, – с отсутствующим видом ответил Мартин Бек. – Да, ты ведь знаешь.

Это была правда. Он действительно слушал. Но последние десять минут голос Колльберга удалялся от него все дальше и дальше. В голове у него промелькнули две совершенно разные мысли. Одна из них ассоциировалась с чем-то давно слышанным, она тут же упала на самое дно его памяти, где лежали забытые или не до конца обдуманные мысли. Другая мысль… Это была совершенно конкретная идея нового и, как ему показалось, реального плана дальнейших действий.

– Она должна была познакомиться с кем-нибудь на пароходе, – пробормотал он, как бы про себя.

– Если, конечно, это не было самоубийство, – произнес Колльберг со слабой претензией на иронию.

– С кем-нибудь, кто вообще не собирался ее убивать, по крайней мере, не с самого начала, и у кого вовсе не было поэтому необходимости прятаться…

– Конечно, мы ведь так и думали, но к чему это нам, если…

У Мартина Бека стояла перед глазами картинка яркого солнечного июльского дня в Мутале. Отталкивающая «Юнона», подплывающая к причалу у шлюзов.

Он выпрямил спину, взял в руки старую открытку и посмотрел на нее.

– Леннарт, – сказал он, – сколько фотоаппаратов щелкало там тогда, как ты думаешь? Не меньше двадцати пяти, а скорее всего, тридцать или сорок. В каждой шлюзовой камере кто-нибудь сходил на берег и фотографировал пароход и оставшихся пассажиров. Теперь эти фотографии уже находятся в двадцати-тридцати семейных альбомах. Самые разнообразные фотографии, первые, сделанные на набережной в Стокгольме перед отплытием, последние, вероятно, в Гётеборге. Ну, пусть примерно двадцать человек сделали за те три дня по тридцать снимков. Если мы угадали, получается по одной пленке на человека. Кроме того, там, наверняка, некоторые снимали кинофильмы. Леннарт, должно быть около шестисот фотографий… понимаешь! Шестьсот фотоснимков, а возможно, и тысяча.

– Да, – не сразу ответил Колльберг. – Я понял.