Смертельная белизна - Роберт Гэлбрейт Страница 28

Лестница вела в уютный цокольный этаж. Потолок там нависал так низко, что создавалось впечатление, будто его частично подпирает шкаф с открытыми полками, на которых красовались фарфоровые тарелки и блюда, причем самая верхняя полка была наполовину вмурована в штукатурку.

– У нас не очень большое заведение, – сказала «Джорджина», констатируя очевидное. – В клубе состоят шестьсот человек, но мы одновременно можем обслужить всего четырнадцать. Желаете заказать что-нибудь из напитков, мистер Страйк?

Он отказался, но принял приглашение занять одно из кожаных кресел, сгруппированных вокруг старинной доски для ведения счета при игре в криббидж. Тесное помещение разделялось аркой на гостиную и обеденный зал с маленькими окошками со ставнями. На длинном столе было всего два прибора. Кроме Страйка и Джорджины, в подвале присутствовал только повар в белом халате, работавший в крошечной кухоньке, на расстоянии вытянутой руки от кожаного кресла. Тот поприветствовал Страйка, выдав свой французский акцент, и продолжил нарезать холодный ростбиф.

«Прэттс» был полной противоположностью тем изысканным ресторанам, где Страйк выслеживал неверных жен и мужей: светильники в таких местах подбираются по принципу гармонии со стеклом и гранитом, а на неудобных современных стульях в полумраке восседают, как лощеные грифы, острые на язык ресторанные критики. Клубный ресторан освещался неярко. Стены были усеяны многочисленными бра в латунной оправе; бордовые обои почти полностью скрывались чучелами рыб в стеклянных футлярах, гравюрами с изображением охотничьих сцен и политическими карикатурами. В декорированной бело-синими изразцами нише стояла старинная железная кухонная плита. Фарфоровые тарелки, потертый ковер, стол с привычными, как дома, судками для кетчупа и горчицы – все это создавало непринужденную и уютную атмосферу; можно было подумать, что компания мальчишек из аристократических семей перетащила в этот подвал все свои любимые приметы мира взрослых: настольные игры, спиртное, всякие реликвии, не сомневаясь, что у няни для каждого найдется улыбка, доброе словечко и похвала.

Стрелки часов показывали двенадцать, но Чизуэлл еще не появился. В его отсутствие приветливая Джорджина занимала единственного посетителя рассказом об этом заведении. Сама она жила тут же, при клубе, вместе с мужем-поваром. Страйк невольно подумал, что эта супружеская чета получила в свое распоряжение чуть ли не самое дорогое жилье во всем Лондоне. Содержание этого крошечного клуба, основанного, по словам Джорджины, в тысяча восемьсот пятьдесят седьмом году, обходилось владельцу в кругленькую сумму.

– Владеет им герцог Девонширский, да, – угадав мысли Страйка, жизнерадостно подтвердила Джорджина. – А вы видели наш журнал ставок?

Страйк полистал тяжелый том в кожаном переплете, некогда служивший для регистрации условий пари. Одна запись, нацарапанная крупными каракулями в семидесятых годах прошлого века, гласила: «Следующее правительство сформирует миссис Тэтчер. Ставка: обеденная порция лобстера, причем лобстер должен превосходить размерами эрегированный мужской член». Страйк хмыкнул, и тут где-то над головой звякнул колокольчик.

– Это министр, – сказала Джорджина и метнулась наверх.

Страйк вернул журнал ставок на полку и сел за стол.

Сверху донеслись тяжелые шаги, а затем тот же раздраженный, нетерпеливый голос, который в понедельник прозвучал в телефонной трубке, рявкнул:

– …нет, Кинвара, не могу! Тебе только что было сказано почему. У меня деловой ланч… нет, тебе нельзя… Значит, в пять часов, да… да… да!.. До свидания!

Вниз по лестнице двигалась пара больших ног в черном, а затем в подвале появился и сам Джаспер Чизуэлл, свирепо оглядывающий ресторанный зал. Страйк встал с кресла.

– А, – сказал Чизуэлл, внимательно изучая Страйка из-под тяжелых бровей, – вы уже здесь.

Для своих шестидесяти восьми лет Джаспер Чизуэлл выглядел неплохо. Рослый, широкий в плечах, хотя и сутуловатый, он, как ни странно, сохранил свою шевелюру – естественно, поседевшую. Эта шевелюра делала его легкой мишенью для карикатуристов, поскольку жесткие, прямые и довольно длинные волосы напоминали парик или, на взгляд недоброжелателей, ершик трубочиста. На мясистом красном лице выделялась оттопыренная нижняя губа, как у младенца-переростка на грани истерики.

– Жена, – объяснил Чизуэлл, не расставаясь с мобильным телефоном, – нагрянула в город без предупреждения. Не в духе. Считает, что я по первому зову должен все бросить.

Чизуэлл протянул для рукопожатия свою большую, потную ладонь, а затем расстегнул пальто, в котором, невзирая на жару, явился в клуб. Страйк заметил булавку на его потрепанном полковом галстуке. Непосвященные могли бы принять ее за изображение лошадки-качалки, но Страйк тут же опознал Белую лошадь Ганновера ^[12].

– Собственный королевский гусарский полк, – сказал он, кивком указывая на булавку.

– Да-с, – ответил Чизуэлл. – Джорджина, мне того хереса, что вы подавали во время моей встречи с Аластером. А вам? – рявкнул он Страйку.

– Благодарю, ничего, – ответил тот.

Нечистоплотностью Чизуэлл не мог сравниться с Билли Найтом, но тем не менее распространял вокруг себя тяжелый дух.

– Да-с, гусары ее величества. Аден и Сингапур. Счастливые дни.

Однако настоящий момент явно был для него не слишком счастливым. Красноватая кожа при ближайшем рассмотрении напоминала, как ни странно, поверхность металлической пластины. У корней жестких волос гнездились крупные хлопья перхоти, а по голубой сорочке от подмышек расползались пятна пота. Своим видом министр напоминал многих клиентов Страйка – людей, переживших сильное потрясение, и, когда ему подали херес, он залпом проглотил больше половины бокала.

– Перейдем к следующему этапу? – предложил он и, не дожидаясь ответа, рявкнул: – Джорджина, мы будем есть сразу!

Когда они сели за стол, покрытый, как на свадебном банкете Робин, крахмальной белой скатертью, Джорджина принесла им толстые ломти холодного ростбифа и вареный картофель. Здоровая английская еда, простая, без изысков, но от этого она ничуть не проигрывала. Когда они остались вдвоем в полумраке обеденного зала, среди рыб в стеклянных футлярах и старых гравюр, Чизуэлл начал разговор.

– Вы были на сходке Джимми Найта, – сказал он без предисловий. – Вас опознал присутствовавший там полицейский в штатском.

Страйк кивнул. Чизуэлл набил рот отварной картошкой, сердито прожевал и заговорил опять:

– Не знаю, кто платит вам за компромат на Джимми Найта и много ли у вас нарыто, но я в любом случае готов предложить за вашу информацию вдвое больше.

– На Джимми Найта у меня нет ничего, – сказал Страйк. – И за присутствие на той сходке оплата не предусматривалась.

Чизуэлл, судя по всему, опешил.

– Тогда зачем вы туда ходили? – требовательно спросил он. – Не станете же вы утверждать, что намерены протестовать против Олимпийских игр?