Умри сегодня и сейчас - Сергей Донской Страница 28

– Нет. Она должна обладать соответствующей внешностью.

– Какой?

«Золотистые волосы, карие глаза, прекрасное лицо, совершенная фигура». Мысленный портрет покойной Наташи получился таким четким, что Бондарь поморщился раньше, чем влил в себя рюмку водки.

– Внешностью богини, – буркнул он.

– А полубогиня тебя не устроит? – язвительно осведомилась Вера.

– Не люблю, когда наполовину.

– Тогда, будь любезен, наполни и мою рюмку тоже. Не наполовину. До краев.

Они выпили и принялись за появившиеся на столе первые блюда. Если Бондарь выбрал себе вполне съедобный суп из салаки с картофелем, то Вере пришлось давиться какой-то экзотической пивной баландой, посыпанной укропом, петрушкой и сельдереем.

– А еще? – спросила она, вяло орудуя ложкой.

– Тебе одной порции мало? – поразился Бондарь. – Желаешь добавки?

– Желаю водки и продолжения разговора, – заявила Вера. – Что должна уметь твоя богиня?

– Естественно, она должна быть трезвеницей, умницей, скромницей и так далее. В общем стандартный набор качеств любой небожительницы.

– И ты, если бы нашел такую, женился бы на ней?

– Ни в коем случае, – сказал Бондарь. – Дело в том, что я уже женат.

– Кто же она такая? – угрюмо осведомилась Вера. – Хотела бы я поглядеть на это неземное создание.

– Очень верно подмечено. Неземное создание, вот именно. Я женат на призраке. – Брошенная ложка звякнула в тарелке Бондаря. – Чтобы полюбить другую, я должен забыть прежнюю любовь, а я вовсе не уверен, что хочу этого.

– Ты… ты потерял жену?

– Да. – Сигарета, прикушенная зубами Бондаря, коротко дернулась.

– У вас были дети? – тихо спросила Вера, уставившись в тарелку с остатками пивного супа.

Щелкнула зажигалка. С шипением вырвалась дымная струя сквозь стиснутые губы. И только потом слегка охрипший Бондарь попросил:

– Никогда не говори со мной на эту тему, – он наполнил рюмку, залпом выпил содержимое и повторил: – Никогда.

– А о себе можно? – спросила Вера.

– Сколько угодно.

Они умолкли, наблюдая за тем, как на столе возникают новые блюда. Бондарь снова не прогадал, заказав себе свинину с тушеной капустой, носившую неблагозвучное название «мульгикапсас», но зато обладавшую отменным вкусом. Вере же достался «хернетатрапудер», оказавшийся на поверку куском пресного отварного мяса с горохово-гречневой кашей.

Попробовав кушанье, она скривилась и сказала:

– У меня есть мечта.

– Тоже хочешь свинины с капустой? – предположил Бондарь. – Давай закажем.

– Я серьезно.

– И я не шучу. Отменное мясо! Давно не пробовал такого.

Вера плеснула себе водки, выпила и заговорила, ковыряя вилкой исходящее паром месиво.

– Раньше я всегда была убеждена в том, что счастье, это когда ни в чем себе не отказываешь, – тихо произнесла она. – Свобода, веселые подруги, богатые любовники, шмотки, тусовки, путешествия. Теперь все изменилось.

– У тебя, если я не ошибаюсь, высшее педагогическое образование, – сказал Бондарь, энергично работая челюстями. – Поезжай в деревню. Будешь учить босоногую детвору, рубить дрова, устраивать постирушки в речке. Томление духа как рукой снимет.

– Не перебивай меня! – потребовала Вера, пристукнув кулаком по столу. – Ты думаешь, тебе одному плохо? Думаешь, у остальных нет сердца или оно болит как-то иначе? Мне пока что не приходилось хоронить близких, но мне все равно одиноко. Я устала. – Она снова ударила кулаком, едва не смахнув рюмку. – Я по горло сыта свободой. Знаешь, чего мне хочется? Чтобы кто-то, хоть кто-то обнял меня и сказал: «Никуда тебя не отпущу, ты должна быть рядом». – Вера помотала волосами. – Не то. Хитрю. Я хочу, чтобы меня попросил остаться ты, а не кто-нибудь другой. Ты, Женя, ты.

Бондарь закончил трапезу и тщательно вытер губы салфеткой. Он не смотрел на Веру. Он не собирался впускать ее в свою душу. Если раздавать себя по частичке каждой переспавшей с тобой женщине, то будет слишком больно и слишком тяжко. Так и есть. Боль не замедлила напомнить о себе, возникнув в груди внезапно, как выкидное лезвие ножа.

– Конечно, останься, – пожал плечами Бондарь. – Глупо уходить сейчас, когда вот-вот принесут десерт.

Не успел он закончить фразу, как Вера, сверкнув глазами, вскочила, чуть не перевернув столик, и выбежала на улицу.

– Официант, – рявкнул Бондарь. – Счет, пожалуйста.

Процесс расплаты за съеденное оказался нудным и тягостным, как если бы в кафе состоялся не скромный ужин, а банкет на двадцать персон. Выписав чек и пересчитав деньги, официант дерзко напомнил, что в Эстонии принято давать чаевые.

– Сколько? – спросил Бондарь.

– Десять-двадцать крон, в зависимости от размеров вашей благодарности.

– Моя благодарность не знает границ, но пятерки тебе за глаза хватит.

Рассчитавшись, Бондарь покинул кафе, не зная, чего ему хочется больше: увидеть Веру где-нибудь поблизости или обнаружить, что она сбежала.

* * *

Уже совсем стемнело. На деревьях сверкали красные, желтые и зеленые гирлянды, успешно заменяя собой звезды, закрытые облаками. Никого вокруг. Постепенно ускоряя шаг, Бондарь пошел по улице, в конце которой стоял его автомобиль. Минут через пять он увидел впереди медленно бредущую фигуру в знакомой шубке, догнал ее и тронул за плечо.

– В чем дело? – резко спросил он. – Мы тут работаем, а не крутим любовь. Или ты забыла?

– Уже вспомнила, – тихо откликнулась Вера. – Не переживай. Больше подобное не повторится.

– Так-то лучше.

– Не лучше, а хуже, но это не имеет значения. Я свое место знаю.

– Это моя вина, – глухо признался Бондарь. – Нельзя нам было сближаться по-настоящему.

Вера резко повернулась к нему.

– Какой же ты болван! – дрожащим от обиды голосом произнесла она, – ничего не понимаешь и понимать не желаешь! Сблизились, говоришь? Да я к тебе прирасти успела, душой прикипеть, понял? Эх ты, т-товарищ капита-ан!..

Ускорив шаг, Вера попыталась улизнуть в темноту, но Бондарь настиг ее, обнял за плечи и прижал к себе.

– Я не хотел тебя обидеть, поверь. Кажется, ты мне нравишься. Я не могу сказать наверняка. Давай отложим выяснение отношений, договорились?

Она взглянула на него недоверчиво.

– Это правда? Я тебе нравлюсь?

– Я сказал: «кажется», – отрезал Бондарь. – Сейчас не время и не место говорить об этом.

Вера опустила голову и принялась рассматривать носки своих замшевых сапог с таким вниманием, будто увидела их впервые. Потом вскинула глаза и улыбнулась сквозь слезы: