Порочный круг - Майк Кэри Страница 28

Дверь отворилась без малейшего скрипа и над полом тут же поползли тонкие струйки пара: так бывает, когда генератор сухого льда устанавливают недостаточно высоко. Интересно, это побочный эффект от работы мощных промышленных кондиционеров или очередной трюк Никки?

Я осторожно приоткрыл дверь, но заходить не спешил. Не люблю врываться без приглашения: эта кабина — сердце крепости Никки, и он воспринимает ее именно так. Чтобы люди не нарушали его покой, он установил множество капканов и ловушек; некоторые из них по-садистски оригинальны.

Личный опыт подсказывает: никто не способен придумать таких изощренных издевательств над человеческой плотью, как зомби.

— Никки! — позвал я, ногой приоткрыв дверь чуть шире.

Никакой реакции, но ведь замок кто-то разблокировал, да и камерам требуется управление! Рискуя жизнью, ну или как минимум целостностью мужского достоинства, я шагнул за порог и погрузился в холод, который не без оснований можно было назвать могильным.

Я огляделся по сторонам, но Никки не увидел. Вообще-то кинопроекционная кабина по размерам скорее напоминает ангар с высоченным потолком, очевидно, способствующим лучшей циркуляции воздуха. Здесь Никки держит компьютеры и все, что в данный момент дорого его ледяному сердцу. Сейчас в эту категорию входит небольшой гидропонный сад, который, вопреки арктическому субклимату, неплохо разросся. Частокол хилых растений похожих на тростник, чахнущих в кадках с жидкостью зловещего бурого цвета, делит кабину пополам. Самые высокие растения поднимаются к потолку и храбро разворачивают тонкие листья — тянутся к небу, чтобы ему покориться: примерно так поет Леонард Коэн. Они растут вверх, пока не начинают сгибаться и выпускать горизонтальные побеги. Единственная опора — пластиковые кадки с питательным раствором… Да, устойчивостью этот сад не отличается…

Обычно Никки сидит у компьютерного терминала в другом конце кабины или, склонившись над картотечным шкафом справа от двери, изучает карты Лондона, Великобритании и Европы, испещренные его собственными алхимическими символами. Сегодня оба места оказались свободны.

— Эй, Никки! — с легким раздражением позвал я. — Когда же ты почтишь меня вниманием? Часики-то тикают!

— Кастор, расстегни шинель! — кричать Никки уже не может, поэтому приказ отдал вкрадчивым шепотом, который доносился не из какого-то определенного места, а словно змеился вдоль пола вместе с редкими струйками пара. Ах, вот он где! Никки стоял за частоколом гигантского тростника и очень напоминал Дэви Крокетта [22]в крепости Аламо, вот только пистолет в его руках был не музейный, а боевой, автоматический. Массивный и явно служивший далеко не первый год, он, тем не менее, выглядел вполне серьезно и внушительно. Никки тоже выглядел серьезно и внушительно: автозагар, которым упорно пользуется мой друг, делает его похожим на клоуна, но пистолет коренным образом преображал облик зомби, придавая ему силу и авторитет.

— Ты что, совсем свихнулся? — возмутился я.

— Не-а, но в городе творится черт знает что, а я участвовать в этом не желаю. Расстегни шинель, Кастор, хочу убедиться, что у тебя нет оружия.

— Только обычное. Если, конечно, ты из стыдливости называешь оружием…

— Говорю последний раз: расстегни шинель! — Голос зазвучал чуть громче, значит, по случаю Никки сделал глубокий вдох. Когда молчит, он вообще об этом забывает.

Сдержав довольно похабное ругательство, я не только расстегнул, но и распахнул пальто.

— Вот, смотри, ни кобуры, ни патронташа, даже мачете, и того нет. Прости, что разочаровал.

— Если разочаруешь, то почувствуешь моментально. Выверни карманы!

— Боже мой, Никки!

— Я уже сказал: обижаться не стоит. Мы по-прежнему друзья, но доверяй я каждому встречному-поперечному, то это был бы не я, а ты. Да и обстановка сейчас такая, что рисковать, честное слово, не хочется.

Рука Никки скользнула туда-сюда по пистолету, и я уловил сухой звук, который тотчас же узнал, потому что миллион раз слышал в кино — и всего дважды в реальной жизни: щелчок затвора, когда его отводят назад, а затем возвращают на место.

Пожалуй, лучше не спорить… Если на то пошло, у меня в карманах нет ничего особенного: ключи, бумажник и швейцарский нож с особым приспособлением для извлечения попавших в лошадиные копыта камней. В шинели имеется и второй вид карманов, потайные, вшитые в подкладку, где хранится то, чем я дорожу немного больше: старинный кинжал с инкрустированной рукоятью, маленький кубок из покрытого пятнами патины серебра и фарфоровая голова викторианской куклы. Все это я по очереди и с величайшей осторожностью выкладывал на пол. Последним настал черед вистла.

— Одной рукой! — предупредил Никки, когда я достал «Свитон». Для него вистл действительно является оружием, которое, так сказать, отлили специально для ему подобных.

К этому времени я уже устал от параноидного бреда и горячо желал выкинуть какой-нибудь финт. Медленно и подчеркнуто безобидно я нагнулся, положил вистл на пол и слегка подтолкнул, так что он покатился по голому цементу. Никки — можно было не сомневаться — следил за ним, не отрываясь, как люди следят за гранатой с вырванной чекой. Потом я нагнулся чуть ниже. Ближайшая кадка с тростником стояла слева на расстоянии вытянутой руки, и я схватил ее за обод.

Р-раз — я выпрямился и опрокинул кадку, а вместе с ней и гигантский тростник, который, падая, задел своего соседа, а тот — своего. Началась цепная реакция, и в ледяной комнате поднялся шелест не хуже, чем в тростниковых зарослях. Последним в цепи стоял Никки, будто ожидавший взбучки. Ни вздохнув, ни охнув — воздуха-то не запас, — он полетел на пол, с глухим «бум!» ударился головой о стену, но от этого падение особенно не замедлилось. Справа от меня раздался и моментально стих другой звук, звон металла о бетон. Вот это уже лучше! Не разглядев, где именно приземлился пистолет, я метнулся к перевернутым кадкам, вокруг которых расползалась мутная бурая лужа. Никки выпутался из тростниковых зарослей и на четвереньках полз в том же направлении. Находясь ближе к полу, он добрался до пистолета первым, но не успел накрыть его ладонью, как на его запястье опустилась моя нога.

— Не заставляй давить всем весом, — посоветовал я, — иначе кое-что сломается.

Никки панически боится телесных повреждений: он ведь уже умер, и заживить их просто не сможет. Естественные для человеческого организма процессы восстановления костной и мышечной ткани, а также борьба с инфекцией для ходячего трупа неосуществимы. Он тут же отпустил пистолет, который я, быстро нагнувшись, поднял. Так и есть, пушка старая и довольно тяжелая, но за ней на совесть ухаживали, и я не сомневался: при необходимости она выстрелит, несмотря на облепивший ее толстый слой ила. Не зная, как вернуть предохранитель на место и как вытащить обойму, я прицелился в Никки. Тот поднял руки вверх и неуклюже повалился на спину.