Погоня - Кирилл Шелестов Страница 28

— Ну да, работаю над курсовой. Я же говорила, что могу задержаться.

— Говорили, верно, но я забыл. В последнее время все забываю.

— Хорошо, что номер моего телефона помните.

— Действительно, отлично. Кстати, с кем я разговариваю? Девушка, не кладите трубку, дайте отгадаю тему вашей курсовой. Так, Диккенс у нас уже был, Шекспир тоже... Джейн Остин, верно? Скажем, «Гордость и предубеждение».

— А вот и нет! Я пишу курсовую по лейкистам.

— Батюшки, лейкисты, это кто? Ах да, Озерная школа! Обождите минутку... Ага! Девки в озере купались, Блейка голого нашли, целый день над ним смеялись, даже в школу не пошли.

— Очень остроумно!

— Вам тоже нравится? Это Кольридж сочинил. Между прочим, девки над голым Блейком вовсе не смеялись — они с ним совсем другими вещами занимались, поэтому и школу пропустили. Просто Кольридж Блейку завидовал. Он сам голый по озерам бегал, но девки на него внимания не обращали.

— Я смотрю, вы много подробностей знаете из жизни поэтов.

— Ничего удивительного, я с утра до вечера с творческими людьми общаюсь. То стихи с ними обсуждаю, то прозу. Давайте встретимся. Овечка, овечка, выйди на крылечко.

— Это тоже Кольридж сочинил?

— Нет, это Байрон. И подряд всем девушкам рассылал. Леди Каролина Лем сдуру вышла, сами знаете, что получилось. Я сегодня что-то слишком много болтаю, наверное, к дождю. Так как насчет встречи?

— Когда?

— Немедленно. Вот только дождусь трех видных драматургов, отдам им рукопись и сразу к вам.

— Хорошо. Звоните, как освободитесь.

Я посмотрел на часы. Было девять часов с копейками, и я начал набирать Быка, чтобы выяснить, где застряли мои пунктуальные спутники. Но в это время на стоянке наконец-то показался черный «мерседес» и припарковался с краю. Первым вылез Бык, ступил в лужу, кажется, ругнулся и, пригибаясь под дождем, двинулся к отелю. Но добежать он не успел. Из темноты вынырнул парень в черной куртке и вязаной шапке, низко надвинутой на глаза. Прежде, чем я успел понять, что происходит, он почти в упор принялся расстреливать Быка из автомата. Из-за глушителя я не слышал выстрелов, лишь увидел, как Бык изумленно шатнулся назад и схватился рукой за бампер. Парень продолжал всаживать в него пули, а двое других, тоже в черном, уже поливали очередями «мерседес».

Это было внезапно и безобразно, я оцепенел от ужаса, на мгновенье меня словно парализовало.

В следующую минуту я бросился из бара на улицу, но было поздно — окровавленный Бык рухнул на асфальт, убийцы метнулись назад, в темноту, и какая-то грязная машина сорвалась прочь. Когда я схватил его, он был еще теплый, растерзанный пулями, залитый кровью, ватный. Он лежал прямо в луже, под колесами, а я стоял рядом с ним на коленях, прижимая его к себе, не веря, что все кончено.

— Бык, — в отчаянии твердил я и зачем-то дул ему в окровавленные неподвижные губы, делая бесполезное искусственное дыхание. — Братишка, не надо, я тебя прошу, ну пожалуйста. Господи, ну пожалуйста, отпусти его, Господи!

— Нельзя его трогать! — услышал я мужской голос рядом. — Надо, чтоб милиция все осмотрела.

Я обернулся: возле стоянки уже собралась толпа. Люди ахали, кто-то звонил, вызывая милицию и скорую помощь. Мерседес был весь изрешечен пулями. Сквозь вдребезги разбитое лобовое стекло я увидел Хромого. Осыпанный мелкими стеклянными брызгами, он сидел, сгорбившись, уткнувшись лицом в руль, а рядом с ним бесформенный мешок, в который пули превратили тело Тещи.

Где-то вдалеке послышались звуки сирены, оставаться дальше я не мог. Я опустил Быка в лужу на асфальте, поднялся и быстро пошел к бару, ни на кого не глядя. Официанты, администраторши, охрана отеля и клиенты сгрудились у входа, жадно рассматривая расстрелянную машину и труп под дождем. Протаранив их плечом, я схватил сумку и вновь выскочил наружу. Никто не обратил на меня внимания. Я пронесся вдоль отеля, свернул в какой переулок, потом еще раз свернул. Я летел изо всех сил по грязному тротуару, не разбирая луж, петляя как заяц, дыхание с шумом вырывалось из груди, сумка била по ногам.

Впереди на остановке маячил автобус. Я сделал рывок и прыгнул в салон за секунду до того, как он тронулся. Через несколько остановок я вышел и пересел в троллейбус, который довез меня до метро. Спустившись в подземку, я сел в первый попавшийся поезд, — мне было все равно, куда ехать. Я хотел затеряться в толпе, раствориться, исчезнуть. Какое-то время я бесцельно катался туда и сюда, меняя поезда, ветки и направления, потом вышел на Ленинградском вокзале и по переходу добрался до Казанского — там было больше народу.

В огромном многолюдном зале ожидания я отыскал свободное место, сел на неудобную скамью, бросил сумку под сиденье и стиснул ладонями виски, чтобы унять стук крови. Внутри меня все дрожало. Кровавый кошмар неотвязно стоял передо мной. Я не знал, как быть, куда идти, я хотел лишь одного — сдохнуть.

* * *

Поздно вечером Виктор и Плохиш пили виски в холостяцкой квартире Виктора на десятом этаже, закусывали квашеной капустой и колбасой и смотрели телевизор. Виктор ввиду тревожной обстановки все-таки отправил за границу свои семьи и теперь обитал, как он выражался, «на десятке». Здесь ему было гораздо уютнее, чем в огромных опустевших особняках с колоннами и мраморными полами. Плохиш недавно вернулся из поездки с губернатором по северным регионам и делился политическими новостями.

— Пока в Хакассию летели, он злой был, как собака, — рассказывал Плохиш про губернатора, — только что не кусался. Все у него козлы, все только думают, как карманы набить...

— Ну да, — вставил Виктор. — Он один бескорыстный.

— А как с Либерманом в самолете перетер, выходит к нам — сияет. Шутит в натуре улыбается. О встречах с народом уже базара нет, и без народа ништяк. Я этим шнырям московским из штаба говорю: парни, видать, че-то они замутили. Вечером губер нас собирает и выдает: контора закрывается, мы летим домой. У всех — шары на лоб: как? почему? А он: Борис Николаевич сделал мне интересное предложение, зовет возглавить новое правительство после своего переизбрания. В натуре первый раз Ельцина по имени-отчеству обозвал. Всю дорогу был «алкаш» да «самодур», а тут сразу — Борис Николаевич! Масть поменял.

— Думаешь, правда ему Ельцин что-то пообещал?

— Лепит, — не задумываясь, ответил Плохиш. — Горбатого клеит. Я его уже наизусть изучил. Если губки бантиком надувает и так ерзает, значит, туфту гонит. На хрен он Ельцину сперся, такой бескорыстный? Я так про себя догоняю, что Либерман в Москве что-то с кем-то заварганил, а нашего под это дело подтянули.

— О чем же они, по-твоему, договорились, Либерман с Лисецким-то?

Плохиш ответил не сразу. Он порылся в своей пузатой барсетке, достал сигарету с марихуаной, раскурил и, со-щурясь, посмотрел на Виктора.

— Думаю, слить вас решили, — выложил он без обиняков.