Казнить Шарпея - Максим Теплый Страница 27

...Беда приключилась с Сашей через полгода после того, как он оказался в шестнадцатой армии, воевавшей в Афганистане. Лейтенант Фомин возглавлял спецгруппу, прикрывавшую прохождение через горный перевал колонны боевой техники. За час до появления колонны они вышли на вершину горного хребта, доминировавшего над перевалом. Заняли позицию, которая позволяла сверху хорошо просматривать дорогу и подступы к ней.

Позиция – лучше не бывает. Кто ее занял, тот и владеет дорогой вместе с перевалом...

Моджахедов бойцы Фомина обнаружили задолго до приближения их к расстоянию прицельного автоматного выстрела. Фомин передал по рации, что принимает бой, попросил ускорить продвижение колонны и вызвал на подмогу вертолеты.

С первой минуты стало ясно, что помощь придет не скоро. Добраться к месту боя можно было только так же, как это сделала группа Фомина, то есть по крутым горным склонам и, по сути, по единственному маршруту. А вертолеты, появись они в разгар боя, стали бы отличной мишенью.

Фомин приказал бойцам беречь патроны, бить короткими очередями и только наверняка. А главное – обеспечить безопасность рации.

Но первый же минометный залп перечеркнул его планы: прямым попаданием накрыло радиста. Группа осталась без связи.

Через тридцать минут бешеного боя склон был усеян телами нападавших, а вместе с Фоминым в живых осталось человек десять. К этому моменту он убедился, что боевая задача выполнена – колонна перевал миновала. Понимая, что следующие полчаса боя будут последними, лейтенант Фомин – неполных двадцати двух лет от роду – принял решение пробиваться вниз и поднял бойцов в атаку.

...Только тот, кто хотя бы раз в жизни побывал в настоящем бою, знает, что это значит, когда люди встают в полный рост. Поднявшись навстречу ураганному огню, они уже находятся по ту сторону страха. Они уже мысленно себя похоронили, попрощались с близкими, перечеркнули свое будущее и поэтому уже ничего не боятся!

Даже стрелять в таких людей небезопасно. Особенно в упор! Если промахнешься – гибель неминуема...

Фомин первым прыгнул вниз, дважды перевернулся через голову и, коснувшись ногами земли, резко кинул тело вправо. Этого нехитрого маневра хватило, чтобы две очереди легли ровно туда, где он находился на долю секунды раньше.

Еще один прыжок вниз, снова кувырок, и снова резкая смена направления движения. Опять очередь пробила его след в каменистом грунте. И в ту же секунду Фомин ласточкой бросился на молодого бородатого моджахеда, оказавшегося на его пути. Выстрелить тот не успел, хотя держал автомат в боевом положении. Фомин в прыжке перебил ему ударом пальца сонную артерию, и, прикрываясь телом противника, еще метров десять скользил вниз, стараясь добраться до спасительной лощинки, где можно было пару секунд бежать под прикрытием невысокой каменной стенки.

Краем глаза он видел, как рядом, разрывая рот в яростном вопле, летят его бойцы. Одни падали и не поднимались. Другие скатывались вниз, отплевываясь кровью и огнем.

Саша не чувствовал страха. Для страха в сердце не осталось места.

Р-р-раз! – срезал короткой очередью противника слева.

Р-р-раз! – ушел от огня и достал в прыжке здоровенного, наголо стриженного парня, почему-то отбросившего карабин и вытащившего из-за пояса нож. Саша видел, что, как в замедленной съемке, с духа слетела круглая плоская шапка.

Именно здесь Фомин потерял на секунду больше, чем требовала контратака. Он нажал на спусковой крючок автомата в прыжке, но затвор звонко щелкнул, давая понять – рожок пуст.

Фомин успел удивиться: как же так, ведь ставил полный? Ушел от выброшенной руки, взял ее на излом и всем весом крутанул тяжелого противника. Кость хрустнула, и он вышел из схватки, намереваясь сделать еще прыжок. В эту секунду ему плеснуло белым огнем прямо в лицо. Взрыва он не услышал. Почувствовал только, как взлетел над землей, не осознавая до конца, то ли он сам прыгнул вперед, то ли какая-то сила швырнула его сначала вверх, а потом с размаху бросила на землю. Причем мощное тело лейтенанта грохнулось на камни с такой яростью, что, казалось, уже одного этого достаточно, чтобы у него ни одной косточки не осталось целой, а душа тут же вылетела вон...

Но случилось чудо: фосфорный РС [10], взорвавшийся вблизи от Фомина, сжег ему кожу на лице, начисто лишил бровей, ресниц и прочей растительности, контузил, но рассыпал свои смертоносные осколки по таким немыслимым траекториям, что ни один из них Фомина не задел.

...Очнулся он в лагере моджахедов в крохотной нише в скале, заблокированной огромным камнем. Было сумрачно и сыро. В небольшую щель сверху был виден кусочек синего неба, который как бы срезался серым тяжелым камнем.

...Кормили раз в день – давали лепешку и миску воды. Обгоревшее лицо он смазывал собственной мочой. Помогало... Через неделю Фомин почувствовал, что вокруг него закрутилась какая-то карусель. Его отмыли, дали мазь, которая стала быстро заживлять ожоги, а вскоре посадили в раздолбанный Land Rover и куда-то повезли.

Он оказался в кишлаке, в яме, где вместе с ним находилось несколько пленных солдат и офицеров. Друзья по несчастью объяснили Фомину, что их готовят к обмену на одного известного полевого командира, находящегося в плену у наших. Но неожиданно в планах моджахедов что-то резко поменялось. Всех пленных вытащили и ударами прикладов заставили построиться.

Появился сносно говоривший по-русски афганец, который, судя по повадкам и манере поведения, был здесь старшим. Он объявил, что все они будут казнены, за исключением тех, кто примет ислам и согласится казнить остальных неверных. Рядом с переводчиком стоял кинооператор, который все происходившее снимал на пленку.

Чтобы доказать серьезность своих намерений, моджахеды оттащили на край ущелья молодого солдата, который не мог сам идти, так как был ранен в ногу, и под воинственные возгласы прошили его короткой очередью.

Процедура казни проходила буднично. Переводчик подходил к очередной жертве. Задавал вопрос. После минуты молчания или ответной матерной ругани человека вели на край ущелья и сбрасывали в пропасть автоматной очередью.

...В живых остались двое: Фомин и молодой солдат, лицо которого то и дело искажалось гримасой. Казалось, парень вот-вот заплачет. Но каждый раз, в последнюю секунду, когда рыдания должны были взорвать грудь паренька, он вдруг резко менялся в лице и даже чему-то улыбался про себя, глядя невидящими глазами куда-то в небо.

– Слышь, парень, – тихо произнес Фомин, который должен был идти на казнь последним. – Давай поменяемся. Не дрейфь! Весело помрем!

Эй! – Фомин поднял руку и сделал шаг вперед. – Я согласен!

Переводчик подошел к Фомину и внимательно посмотрел ему в глаза.

– Давай, шоурави, давай! – Он сделал жест рукой, и паренька, который продолжал улыбаться, повели на край ущелья, потом взял в руки автомат Калашникова, демонстративно отстегнул рожок, показав, что он снаряжен, поставил его на место и щелкнул затвором. – Давай, шоурави! – Он показал на паренька и сделал жест в адрес кинооператора. Тот подбежал поближе, чтобы взять покрупнее всю сцену.