Сенсация Ричарда Эшли - Моррис Уэст Страница 27

Козима достала из сумочки толстый белый конверт. Старик взглянул на Орнанью. Тот коротко кивнул. Тогда Карло взял конверт и поклонился.

— Огромное спасибо, синьора!

— Открой его, Карло, — сказала Козима, когда старик вернулся к столу с шейкером и бокалами.

В напряженной тишине старик достал из конверта пачку газетных вырезок с фотографиями, схваченную скрепкой. Одну за другой Карло переворачивал их, его губы шевелились, безмолвно прочитывая заголовки. Затем он взглянул на Елену, перевел взгляд на Орнанью, Козиму, вновь посмотрел на фотографии.

Они наблюдали за ним, как за актером-мимом, на лице которого отражается вся гамма переживаний — изумление, недоверие, страх, отвращение и, наконец, медленно разгорающаяся ярость. Затем пантомима кончилась, и актер вновь обрел голос.

— Синьора, скажите мне, что это означает? — тихо спросил он.

— Это означает, — холодно и спокойно ответила Козима, — что человек, которого ты воспитывал с детства, отцу которого ты прослужил столько лет, в доме которого ты поддерживал идеальный порядок, этот человек превратил твою родную дочь в проститутку. Он не делал из этого секрета. Ее имя и фотографии печатались в газетах. Люди, написавшие эти заметки, позаботились, чтобы об этом узнал весь мир. Если ты не веришь мне, можешь спросить у нее самой.

Но вопроса не потребовалось. Елена вжалась в спинку кресла, лицо ее смертельно побледнело, одна рука поднялась ко рту. Казалось, Карло сейчас подойдет и ударит ее.

Но старик не тронулся с места. Руки его задрожали, и вырезки выпали из его ослабевших пальцев. Собрав их, Карло, сгорбившись, застыл над столом. Затем плечи его распрямились, и он двинулся к Орнанье, держа в одной руке пачку фотографий, а в другой короткий острый нож, которым он резал лимон.

Орнанья встал. Они могли бы сойти за отца и сына, если б сын не был аристократом, а отец не носил ливрею слуги. Никто не пошевелился. Даже Гранфорте. Они были зрителями. Сцена же принадлежала двум актерам, которые разыгрывали последний акт их личной трагедии.

В шаге от герцога Карло остановился и протянул тому вырезки с фотографиями.

— Ваше сиятельство скажет мне, правда это или ложь, и я вам поверю.

Лицо Орнаньи окаменело.

— Это правда, — ответил он.

Рука старика разжалась, фотографии упали на пол. Затем он заговорил:

— Всегда, с детских лет, я стремился научить тебя, что главное для человека — это дом и честь. Если дом крепкий, никакой ветер не сможет разрушить его. Если честь незапятнана, все собаки мира могут лаять на тебя, пока не лопнут от злости. Мужчина должен грешить вне дома, но хранить ему верность. Я учил тебя этому, как твой отец учил меня. Чтобы сберечь дом и защитить тебя, я пошел на убийство сына моей жены. Я доверил тебе моего единственного ребенка. Но ты погубил ее, как погубил дом и запятнал честь.

Елена вскрикнула, остальные ахнули. Нож вонзился в сердце Орнаньи. Тот даже не пытался отвести удар.

Какое-то мгновение они смотрели на старика, стоящего над телом своего господина, а затем бросились к нему.

— Сесть! — остановил их грозный оклик Гранфорте. — Всем сесть!

Они остались на краешках кресел. Лишь Гранфорте подошел и склонился над телом, да Джордж Арлекин, ослушавшись приказа, направился к двери, запер ее, чтобы не допустить в гостиную слуг, задернул портьеры, зажег люстру. Затем взял под руку старого Карло и отвел его к креслу. Капитан Гранфорте выпрямился и оглядел гостей герцога. Его круглое лицо помрачнело.

— Я ожидал этого… или чего-то похожего. Я не знал, когда это произойдет и что послужит поводом. Я не стал вмешиваться, потому что случившееся — лучший выход для всех нас, даже для него. — Капитан взглянул на тело герцога. — Вы спросите меня, как я узнал об этом? Прочитав вашу рукопись, господин Эшли, я понял, какая информация могла вас интересовать. И пришел к выводу, что ваши поиски могут вызвать насильственные действия. Ваш друг Арлекин, а он действительно ваш друг, сказал мне, что фотокопии пропали. Поездка в Санта-Агату позволила установить связи Энцо Гарофано с семьей Карризи и домом Орнаньи. Изучение семейной жизни его сиятельства подсказало мне дюжину поводов для убийства, равно как и местонахождение фотокопий. На насыпи у стены, откуда сбросили Гарофано, мы обнаружили следы борьбы, хотя кто-то обработал землю граблями и насыпал листьев. Нашел я и клок материи от пиджака Гарофано, а на подошвах его башмаков остались листья и пятно от раздавленного апельсина. Нам удалось убедить бармена ничего не утаивать, и мои коллеги в Неаполе ищут человека, который предложил Гарофано подвезти его и привез на виллу. Все довольно просто и было бы еще проще, если б кто-нибудь из вас честно рассказал все, что знал. А теперь… — Гранфорте вновь оглядел гостиную. — Теперь слушайте меня внимательно, вы все! Никто из вас не имеет ни малейшего отношения ни к гибели Гарофано, ни к смерти его сиятельства. Старик, — он указал на безучастно сидящего Карло, — ответит за все, хотя я думаю, что виноват он меньше остальных. Меньше тебя, Елена Карризи. Ты лгала, обманывала и крала ради того, чтобы удержать мужчину, которому давно надоела. Вас, синьора, — его пухлый палец уткнулся в Козиму. — Вы любили мужчину, который не был вашим мужем, и пара часов, проведенная с ним под оливами, послужила причиной смерти Энцо Гарофано. И вас, господин Эшли, потому, что во имя новостей вы готовы лгать, давать взятки и создавать ситуации, завершающиеся таким финалом. Даже вас, Таллио Рицциоли, потому что вы копаетесь в грехах других людей, пытаясь найти что-нибудь прибыльное для себя. Все вы замешаны в этом деле. Против каждого из вас я могу выдвинуть то или иное обвинение. Поэтому… — Он понизил голос до шепота. — Поэтому, покинув эту комнату, вы забудете обо всем, что здесь произошло, за исключением того, что старик в последнее время заметно сдал. Поведение его стало странным, и он частенько впадал в необъяснимую ярость. Вот и сегодня без всякой на то причины он набросился на своего господина и ударом кожа убил его сиятельство, прежде, чем кто-то из нас понял, что к чему, — Гранфорте поднял руку, предупреждая возможные возражения, и продолжал: — Я объясню вам, зачем это нужно. Через неделю состоятся выборы. От их исхода зависит стабильность страны. Помните: ложь не изменит того, что свершилось, а не к месту сказанная правда может погубить то доброе, что возможно сохранить. Вы согласны?

— Нет! — воскликнул Ричард Эшли.

— Почему? — повернулся к нему Гранфорте.

— Потому что вы никогда не похороните правду так глубоко, чтобы никто не докопался до нее. Потому что вы не сможете прятать ее так долго, чтобы никто о ней не вспомнил. Потому что куда честнее сказать правду, чем дать ей обратиться в ложь, которая будет разлагать многих и многих. В этом-то и беда Италии да и всей Европы. Все знают правду, но никто не пытается высказать ее вслух, за исключением таких дураков, как я, которым за труды не достается ничего, кроме пинков.

— И вы готовы сказать всю правду, Эшли? — Ровный голос Джорджа Арлекина врезался в разгорающийся спор.