Гренадилловая шкатулка - Джанет Глисон Страница 27

Когда я вернулся в мастерскую, Чиппендейл находился на чердаке. Там размещался склад — его сокровищница, куда он часто поднимался, чтобы полюбоваться запасами древесины. В мое отсутствие судьба благоволила к нему. Сейчас полки ломились от бесценных диковинок. Здесь были красное дерево и птерокарпус, дальбергия и орех, эбеновое дерево, астрониум ясенелистный, фустик и бессчетное количество других пород.

Я наблюдал, как он берет доски красного дерева и читает их, словно книгу, определяя возраст и качество по годовым кольцам, признакам смены времен года и плотности живицы. Переходя к другому стеллажу, он заметил меня на верхней площадке лестницы, но не спросил, почему я вернулся на целый день позже. Прежде чем я успел поведать ему ужасное известие, он исчез в сумрачной глубине. Настроение у него было ликующее.

— Ну что может сравниться с красотой этого дерева? Не удивительно, что все заказчики только и требуют его, — восклицал он, обращаясь больше к самому себе, чем ко мне.

— Я рад слышать, что оно столь достойно похвалы, — робко произнес я и уже более твердым, решительным голосом добавил: — Чего не могу сказать о своей поездке в Хорсхит. Она была омрачена трагическими происшествиями.

Чиппендейл, казалось, не слышал меня — его внимание было приковано к древесине.

— Пожалуй, только тропические породы и могут наращивать более одного кольца за год. Посмотри сюда, Натаниел. Это тебе не испанская древесина — лучшее кубинское дерево. Заметь, какая богатая текстура, а ширина! Из одной доски можно сделать стол на двенадцать персон. — Он опять довольно хмыкнул. — И еще, взгляни-ка сюда. Думаю, это промах со стороны мисс Гудчайлд. За это она денег не взяла.

Пригнувшись, я следовал за ним, лавируя между стропилами. Мне было нестерпимо жарко. Склад располагался прямо под крышей, над раскаленной немецкой печью, и от влаги, которую испаряло сохнущее дерево, в помещении было душно, как в Калькутте. Но не только от жары раскраснелось мое лицо и участился пульс. В моей груди разгорался гнев. Разве могу я восхищаться какими-то досками после того, что мне пришлось пережить? Неужели Чиппендейл ослеп и не видит, что мне нужно сообщить ему нечто очень важное? Возвращение в Лондон не прибавило мне бодрости духа. Дорога меня измучила, я по-прежнему был растерян и расстроен, по-прежнему жаждал покоя и уединения, чтобы поразмыслить над событиями минувших дней, изгнать из воображения кровавые картины и похоронить их в глубине сознания. С тех пор как я покинул Кембридж, у меня не было ни минуты на раздумья. Едва мы расстались с Фоули, я оказался зажатым в дорожной карете между незнакомцами, которые отвлекали меня своей пустой болтовней на протяжении всего пути до Лондона. Ночью я спал урывками, тревожимый пьяным хохотом подвыпивших путников, а потом вынужден был сломя голову нестись в мастерскую Чиппендейла, дабы не навлечь на себя его гнев. Разве всего этого не достаточно, чтобы привести человека в состояние подавленности и смятения?

Мой лоб покрылся испариной. Я отер лицо рукавом. Чем больше я думал о причинах своего раздражения, тем настойчивее во мне звучал внутренний голос. А может, моему отчаянию есть другое объяснение? Так ли уж стремлюсь я осмыслить все спокойно, или на самом деле я рад этим досадным помехам, отдаляющим момент истины, когда мне придется держать ответ перед собой, решая, как действовать дальше?

Даже сейчас я отказывался думать над этим вопросом. Выбросив его из головы, я наклонился, разглядывая доску, которую показывал мне Чиппендейл, затем выпрямился и отступил.

— Ну и что? — с вызовом спросил я.

— «Ну и что?» — изумленно повторил он. — Ты не заметил, какая здесь текстура, Натаниел? Неужели я ничему тебя не научил за все эти годы? Не видишь, что это сук? Если его отшлифовать и отполировать, узор будет извилистый, как змейка. Пожалуй, приберегу для своего шкафа.

Глянув на меня, он наконец-то заметил, что я стою как деревянный — ничем не лучше досок, что громоздятся вокруг.

— Ладно, — произнес Чиппендейл, кладя доску на стеллаж и поворачиваясь ко мне. — Ты вернулся с опозданием, Натаниел, и явно не в духе. Надеюсь, ты хорошо поработал у лорда Монтфорта и задержался по уважительной причине.

— Не безалаберность, но трагедия стала причиной моей задержки, — отвечал я, убирая со лба влажную прядь.

— Ну так рассказывай. — Чиппендейл надменно взмахнул рукой, словно приказывал кучеру трогать с места.

Довольно путано я вкратце изложил ему суть событий, свидетелем которых стал. Поведал, что я собрал библиотеку к сроку, но Монтфорт пребывал в плохом настроении. Сообщил, как во время праздничного ужина я обнаружил в библиотеке труп Монтфорта, а вокруг валялись эскизы из альбома Чиппендейла. Сказал, что относительно причины гибели Монтфорта нет единого мнения: одни считают, будто он покончил с собой, другие, в том числе я, полагают, что его убили. Наконец, дрожащим голосом я поведал ему, как на следующий день, покидая Хорсхит-Холл, я нашел в пруду вмерзший в лед изувеченный труп бедняги Партриджа.

Выслушав мое печальное повествование, Чиппендейл несколько минут молчал, но когда заговорил, выразил сожаление не по поводу гибели Монтфорта или Партриджа, а спросил про свои эскизы. Только их судьба глубоко взволновала его. Мне показалось, он содрогнулся, когда я упомянул, что поднял их с пола возле тела Монтфорта.

— Что стало с моими эскизами, Натаниел? Они повреждены? Почему ты их не привез?

— Мне неизвестно, при каких обстоятельствах ваши эскизы оказались в Хорсхите. Как же я мог их забрать? Почем знать, может, вы продали их лорду Монтфорту?

— Разве я стал бы продавать то, что для меня столь дорого? То, что является залогом моего успеха?

Я неопределенно пожал плечами, хотя его бессердечность бесила меня. Неужели у него нет ни капли жалости к Партриджу?

— Где они теперь? — рявкнул он.

— Точно не знаю. Либо в Хорсхите, где я их оставил, либо лорд Фоули забрал эскизы в погашение части долга.

Чиппендейл медленно покачал головой.