Смерть и фокусник - Том Мид Страница 27

– Так и есть, сэр, – подтвердил сержант. – Дело в том, что когда Ансельм Рис эмигрировал из Вены в Лондон, он перевез с собой свой архив. Этот скрупулезно заполненный каталог рукописных записей в настоящее время находится в Оксфордском университете в ожидании включения в обширную Бодлианскую библиотеку, секцию трудов по психиатрии.

– Я немного волновался, сэр, – сказал Хук, – потому что боялся, что единственным источником сведений будут истории болезни пациентов клиники в долине Вахау. Их и в лучшие времена было бы сложно достать, но оказалось, что большинство записей было уничтожено при пожаре несколько лет назад. А тут выяснилось, что доктор Рис вел свой собственный личный архив. Так что в конце концов потребовалось всего лишь немного перекрестного изучения. Я только что получил телеграмму из Вены с подтверждением записей о смерти.

– И?

– Настоящее имя Человека-змеи – Бруно Танцер.

– Бруно Танцер. – Флинт покатал это имя на языке. – И что мы знаем о Танцере?

– Только то, что я смог узнать от венских властей. У Танцера была жена, но она умерла во время эпидемии гриппа. Однако успела родить ему дочь в 1900 году. Значит, ей…

– Тридцать шесть, – закончил Флинт. – В этом деле есть только одна женщина, которая могла бы подойти на роль дочери Человека-змеи, и это Делла Куксон. – Он улыбнулся сержанту. – Хук, ты снова преуспел. Продолжай работать, посмотрим, что еще ты сможешь выяснить. Я иду в «Гранат».

* * *

Придя в «Гранат», Джозеф Спектор застал Бенджамина Тизела одного в баре. Продюсер тоскливо смотрел на стакан с розовым джином. Казалось, он постарел на несколько десятилетий с тех пор, как потерял свою картину, но при виде Спектора резво вскочил на ноги.

– Джозеф! Есть новости, старина?

– Новости?

– Да, новости! Про El Nacimiento! А ты думал, о чем я говорю? Мне нужно, чтобы ты поколдовал для меня, Джозеф.

– Ты знаешь, что я сделаю для тебя все что смогу, Бенджамин. Но нужно помнить, что умер человек. Причем известный. Такие события оживляют воображение публики гораздо больше, чем кража какой-то картины.

– Вот почему я прошу тебя, – проговорил Тизел с принужденной приторной игривостью. Он положил руку Спектору на плечо, покрытое плащом. – Я знаю, что ты, как никто другой, способен уладить оба инцидента одним махом. И ты действительно думаешь, что есть хоть какой-то шанс, что Делла украла картину, не убив при этом своего врача?

– Это… интересная гипотеза, – отреагировал Спектор. – У тебя есть какие-нибудь основания так считать?

– Спектор, у меня ничего нет. Все, что я знаю, это то, что я совершил глупую, дурацкую и совершенно безрассудную ошибку, показав этой злобной женщине мое новейшее приобретение. Она была единственной, кто знал, что картина там, и только она могла сорвать ключи у меня с шеи.

– Бенджамин, – укорил его Спектор, – ни одно из этих утверждений не соответствует действительности. Я бывал на твоих вечеринках и знаю, насколько густым может быть алкогольный туман. Трудно сказать, где заканчивается один гость и начинается другой. Ключи легко могли оказаться у кого угодно.

– Что ж, – произнес Тизел со стальной ноткой в голосе, – тебе придется это выяснить, не так ли?

Вскоре после этого в фойе ворвался инспектор Флинт и поспешил к паре у бара:

– Спектор, мне нужно с вами поговорить.

Спектор извинился и ушел с Флинтом. Они вдвоем прошли за кулисы, пока Флинт подробно рассказывал о разоблачении настоящей личности Человека-змеи.

– Итак, у Змееносца есть дочь, – задумался Спектор, прикуривая сигариллу. – Вы действительно считаете, что это Делла?

Флинт достал свой блокнот и изучил записи.

– Делла Куксон, – прочитал он. – Настоящее имя – Мейбл Норман. Свидетельства о рождении нет, но у нас есть достоверные сведения о том, что она выросла в доме для нежелательных детей «Дубовое дерево». Сирота, иными словами. Достигнув совершеннолетия, она сначала работала горничной в отеле «Плаза». А оттуда перешла в хор «Belmont Follies». Дальнейшее, как говорится, всем известно.

– Значит, она может быть дочерью Человека-змеи?

– Это вероятно. И ближе всего к зацепке в плане мотива.

– Занимаетесь детективной деятельностью, мистер Спектор? – Это был голос Люси Леви, которая прислонилась спиной к кирпичной стене.

Спектор повернулся к ней:

– Да, так получилось. А что? Вы хотите мне что-то рассказать?

Она засмеялась. Это был наигранный, театральный смех:

– В нашем театре много тайн, не так ли? Бедный старый Бенджамин потерял свою картину. Не кто иной как Делла Куксон играет главную роль в этой ужасной маленькой пьесе. А потом, конечно же, Эдгар Симмонс.

– Эдгар Симмонс? – Спектору было знакомо это имя. Он слышал его раньше. Но где? – Кто такой Эдгар Симмонс? Тебе придется просветить меня, Люси.

– Еще одна загадка, которую вам предстоит разгадать, – кинула она, ускользая. Возможно, она хотела, чтобы он последовал за ней, но Спектор был не в настроении. Он стоял и смотрел, как она уходит.

Когда они пришли в гримерную для ведущих актеров, Делла Куксон была уже в полном облачении. Она изучала свое отражение в зеркале и едва обратила внимание на их появление.

– Джентльмены, – заговорила она ледяным тоном. – Что я могу для вас сделать?

– Мы здесь только для того, чтобы пожелать вам удачи, Делла. И задать пару вопросов. – Флинт выступил вперед. – Скажите, пожалуйста, мисс Куксон, слышали ли вы когда-нибудь о Человеке-змее?

Она посмотрела на них, моргая.

– Это мне ни о чем не говорит, – ответила она.

– Подумайте немного. Человек-змея – это псевдоним, данный немецкому пациенту психиатрической клиники по имени Бруно Танцер. – Актриса покачала головой. – Танцер умер от собственной руки. Он покончил с собой осенью 1921 года. Подумайте очень хорошо. Вы уверены, что у вас нет никаких сведений о Бруно Танцере?

– Господа, я понятия не имею, о чем вы говорите.

– Хорошо, – произнес Спектор решительно, – надежда и так была слабой. Какой у вас настрой перед сегодняшним выступлением?

– Прекрасный, спасибо, Джозеф. Вы меня знаете. Когда я на сцене, все прекрасно.

Взяв пример со Спектора, Флинт добавил:

– Должно быть, это отнимает у вас много сил.

Делла вздохнула:

– Актерство. Это такая неустойчивая профессия даже в лучшие времена. Взять хотя бы Эдгара Симмонса – помните его, Джозеф? Только на прошлой неделе мы разговаривали в «Плюще», и он рассказывал мне, как у него наконец-то все налаживается, он устроился в теплое местечко, на постоянный контракт, и вдруг я слышу, что он сбежал, уехал куда-то за границу. В большой спешке, как я понимаю.