В тихом омуте - Виктория Платова Страница 27

* * *

…Я проснулась очень поздно и сначала долго не могла понять,где я нахожусь. Прямо в лицо мне смотрела жизнерадостная зеленая сороконожка изплюща, а бок подпирал видавший виды Санта-Клаус с лицом грузчика из овощногомагазина. Я положила руку ему на голову, и тотчас же в носу у него замигалалампочка и из чрева исторглась громкая мелодия рождественской песенки “Джинглбеллз”. Я не знала, как заткнуть Санта-Клауса, и под незатейливый мотивчик сужасом вспомнила события предыдущего дня и бессонную полубезумную ночь.

На полу все еще валялись листки из альбома со следами моихразмышлений. И даже сейчас они показались мне смешными, следовательно, какое-торациональное зерно в них было.

И тут раздался требовательный звонок в дверь, эхомпрокатившийся по пустой квартире. Я слышала, как Гуля открывает дверь и скем-то полушепотом говорит. Исписанные бумажки, валявшиеся на полу, лезли мне вглаза, но я даже не могла пошевелиться, чтобы собрать их. Обливаясь потом, янакрылась одеялом с головой и, оцепенев, ждала, когда наконец они откроют дверьи войдут в комнату.

Ну все. Вот и сказочке конец, а кто слушал – молодец,Конечно же, они нашли мои старые записные книжки – да мало ли, чего они тамнашли… И вычислили людей, к которым я могу податься – их не так уж много этихлюдей… Нужно же было быть такой дурой, чтобы остаться здесь… И хорошо, если этодоблестная милиция. А если нет?

Я зажала зубами уголок подушки, чтобы не закричать.

Ладно, чего ждете, пора и честь знать.

Но секунды складывались в минуты, а никто не входил. Простождать дальше было невозможно.

Я быстро оделась и отправилась на кухню, никого так и невстретив по дороге.

Гуля сидела в кресле-качалке и читала Кортасара.

– Хорошая вещь, – облизывая пересохшие губы, выдавалаиз себя я, – доброе утро.

– Прелестная, – не поднимая головы, ответила Гуля, –особенно “Игра в классики”.

– Да нет, я о кресле. В нем можно спокойно умереть.Сколько стоит?

– Не знаю. Это Кал Калыч привез, наш банановый король.Как спала?

– Божественно, – честно призналась я, – а кто приходил?

Независимей, независимей нужно задавать такие вопросы. Наукатебе на будущее.

– Да нянька за деньгами заезжала. Говорит, кончились уних. Сама, должно быть, их и профукала в преферанс.

– И дала?

– Дала, а что делать. Сообрази чего-нибудь пожрать,если хочешь. Мы уже позавтракали.

"Мы” относилось к ней и малышу.

Есть мне не хотелось, я согрела себе чаю и, обжигаясь,быстро выпила его.

– Неважно ты выглядишь при свете дня, – заметилачестная Гуля.

– Не всем же на подиумах блистать. Как твои мужья-топоживают? – Впрямую спросить о Леве я не решилась.

– Пес их знает. Деньги исправно подгоняют и не докучаютлишний раз. Это самое главное.

– Забавные у вас отношения… Особенно этот мне нравился.Лева, кажется… Он-то как?

– Лейкинд, что ли? Живет, что ему сделается. Вот впрошлый раз фаршированную щуку притаранил. Я ее нянькам скормила. Он в Штатысобирается на ПМЖ. Вроде работу ему предлагают. Может, уехал уже. Он ведь у настакой – жидочек смирный, не худой, не жирный.

Я с трудом подавила возглас разочарования. Так всеотносительно хорошо просчитать и так бездарно провалиться. Но, может быть, яеще успею. Может быть…

– Никого из наших не видишь? – Мне нужно было уезжать,но уехать вот так, сразу, мне показалось невежливым.

– Да кого я здесь на хуторе увижу? Разве что ты заедешьна ночь глядя. И то наверняка случайно в наших пенатах оказалась. Хотя заезжалтут осенью этот… Туманов, что ли… Володька. Сняться мне предлагал для обложкикакого-то его сумасшедшего журнала. В обнаженном виде. И это на девятом-томесяце.

– А ты?

– Да послала его. Чаем напоила и послала, хоть он иупирался рогами, говорил, что снимок будет потрясающий, а-ля Деми Мур. А машинау него шикарная.

– Красный “Форд”? – машинально сказала я.

– Ну, насчет “Форда” не знаю, но красная – точно. Цветбоя быков, солидная штучка.

Значит, запись в телефонной книжке Нимотси действительнокасалась встречи с Тумановым, но сейчас мне не хотелось с этим разбираться. Какбы невзначай я повернула голову и посмотрела на часы, висящие над плитой. Часыбыли забавные, циферблат расписан под Гжель – и мне на секунду захотелось иметьв кухне такие же. Славно они будут смотреться под деревянной полкой с .

Я тут же одернула себя – какая полка, какие часы? У тебятеперь и кухни-то нет. И неизвестно, когда появится. И появится ли вообще…

– Твои часы правильно идут?

– Правильно, что им сделается. Симпатичная вещичка, да?У меня еще к ним набор тарелок есть и копилка. Валик привез, наш банкир, нашрождественский вклад.

– Начало первого! Мне пора, Гулька. У меня встреча вдва, в Доме кино.

– Ну, давай. – Гуля не выразила по поводу моего отъездани сожаления, ни радости. – Заезжай, если вдруг поблизости от нашей глушиокажешься. Я понимаю – целенаправленно ехать – много чести однокурснице твоейГузель. Но если рожать надумаешь – тогда уж непременно – у нас тут колясок иодежки на батальон, ну и прочих сопутствующих товаров. Лучше двойню.

– Насчет двойни я подумаю. И обязательно как-нибудьзаеду. – Я даже не знала, увижу ли я Гулю еще когда-нибудь.

Мы церемонно расцеловались, я забрала вещи и уехала.

До вечера я околачивалась по Москве, пугаясь любогопоявления в зоне видимости людей в форме. Иногда мне казалось, что за мнойкто-то следит, и тогда я понимала фатальную манию преследования, которой былзаражен Нимотси… Детский страх был смешон, но справиться с собой я не могла.

Если так и дальше пойдет, то ты умрешь от разрыва сердцаиз-за какого-нибудь пустяка, как волнистый попугайчик.

…К вечеру я наконец добралась до проспекта Вернадского.

Я прекрасно помнила дом и квартиру Лейкинда, но дала себееще полчаса в полутемном подъезде; чтобы собраться с мыслями и нащупатьнепринужденную линию поведения. Возможно, он уже уехал, а если не уехал – тооколачивается на работе, а если не на работе, то двинул в ресторан, а если не вресторан – то развлекается с очередной любовницей…

И, когда желание не идти к Леве достигло наивысшей точки, ярешительно поднялась по лестнице на третий этаж и нажала кнопку звонка.

Лева открыл не сразу – уже тогда, когда я, облегченновздохнув, собралась уходить.

Он поддерживал джинсы руками – ремень был расстегнут – идержал под мышкой мятую газету: Лева был фанатом прессы и, как рассказывалаГуля, читал все – от солидных изданий до последних бульварных газетенок.