Черные перья. Работа для гробовщика - Марджери Эллингем Страница 26

– Прошу прощения, – продолжил он, – но вы кое о чем забываете. Там, где я так долго гнил заживо, никаких удобств цивилизованной жизни не было и в помине. И я вернулся с чистым и ясным умом. Меня не сдерживают никакие условности: что дозволено, а что запрещено. Мне безразлично, приемлем мой поступок с точки зрения общества или его кто-то сочтет социально опасным. Я хочу забрать Филлиду отсюда. Она моя жена, а не супруга покойного Роберта. И если Филлида не хочет или не может уехать со мной, пока эта тайна не раскрыта, то я готов раскрыть ее сам, и, богом клянусь, никому не советую вставать у меня на пути. Хотя бы это вам ясно?

Никто не ответил. Филлида рыдала, и ее прерывистое дыхание разносилось по просторной комнате. Годольфин достаточно агрессивно обратился к Габриэлле:

– Если вы не позволите мне поселиться в этом доме, миссис Айвори, то я остановлюсь в ближайшем отеле. Но если в вас осталась хоть капля здравомыслия, то вам лучше воспользоваться моими услугами, а не доводить меня до отчаяния.

Старуха всмотрелась в него, и в ее глазах читались попытки просчитать, как поступить наилучшим для себя образом.

– Спасибо за предложение о помощи, – мягко сказала она и добавила официальным тоном: – Хорошо, мистер Годольфин. Мы будем рады считать вас гостем моего сына в течение нескольких дней. – Она сделала паузу и улыбнулась ему: – Но вы станете и вести себя как пристало гостю, разумеется. Могу я на вас рассчитывать в этом смысле?

Несколько секунд они пристально смотрели друг на друга – оба по-своему склонные к авантюрам натуры, а затем Годольфин рассмеялся:

– Вы все-таки мудрая женщина. Да, можете рассчитывать на мое примерное поведение.

Габриэлла глубоко вздохнула, показывая, что готова уступить.

– Я устала, – промолвила она, а затем продолжила нейтральным тоном, который напомнил Фрэнсис их самый первый разговор в Хэмстеде: – Нет, Доротея, я поднимусь наверх скоро, но не сейчас. Есть нечто, о чем я должна предупредить вас всех. Вы не обязаны слушать меня, но находитесь в гостиной моего дома, где я вправе высказывать любое свое мнение, и будет вежливо с вашей стороны все-таки внять моим словам. Начну с того, что я уже очень старая женщина. И преклонный возраст порой лишает мой ум способности сосредоточиться на самом важном, заставляя мысли блуждать совершенно произвольно. Но обычно ближе к вечеру сознание проясняется, и сейчас наступил момент, когда у меня складывается впечатление, что я вникаю в смысл вещей глубже, чем любой из вас, поскольку обладаю перед вами определенным преимуществом. Я как бы нахожусь уже в стороне от всего. Жизнь подошла к концу. Мои эмоции по большей части уже мертвы, и меня уже не слишком волнует, что произойдет со мной или с кем-либо другим. Не знаю, понимаете ли вы, но, несмотря на то что здесь присутствуют даже мои внуки, вы все для меня чужаки, совершенно неизвестные мне люди. Вы не только далеки от моего поколения, но и выпадаете из привычного круга общения. Вот почему я наблюдаю за вами как бы издалека.

Габриэлла отклонялась назад, прячась от них, словно защищая свою дряхлость баррикадой из плотного черного шелка. Ее руки лежали расслабленно, и если устроенное ею представление имело скрытый мотив (а Фрэнсис подозревала, что это так), то сейчас он, вероятно, имел огромное значение. Уже скоро она отстранится от них, покинет их и скроется в святилище, каким стало для нее быстротечное время.

– За последний час вы все приобрели одно и то же слабое место, точку уязвимости, – продолжила Габриэлла. – Теперь у вас появился секрет, который так или иначе вам придется скрывать от полиции. До сегодняшнего дня это был секрет Филлиды и мистера Филда. А сейчас в него посвящены Фрэнсис, Доротея и я.

Она сделала паузу и посмотрела на Годольфина, пребывавшего в недоумении.

– Ах да, и ты тоже, – добавила Габриэлла. – Отныне в беседах с полицейскими вам придется проявлять крайнюю осторожность. Уровень интеллекта среди офицеров полиции значительно выше, чем я ожидала.

В ее последнем замечании прозвучала невольная нотка снобизма, и присутствующие поняли, что она прежде не имела никаких дел с представителями закона.

– Мне кажется, все это не имеет значения, – заявил Годольфин с тем напором и небрежностью, которые стали заметны в его манерах после долгого разговора с Филлидой. – Полисмены – разумные люди. Они хотят установить истину, как и мы сами. Мы должны сотрудничать с ними, а не противодействовать им. Они пожелают выяснить факты, имеющие отношение к этим нашим запутанным матримониальным проблемам, и я не вижу причины, почему им не следует принимать их в расчет. Я против всякой секретности. Если бы мы с Филлидой не сохранили в тайне наш брак, то сейчас ситуация оказалась бы гораздо проще. По закону факт моей гибели надлежало установить и неопровержимо доказать. В противном случае Филлиде пришлось бы выжидать семь лет, или какой там еще срок установлен для того, чтобы я окончательно считался без вести пропавшим, развязав ей руки? Я уверен, нужно обо всем информировать полицию. Никакого скандала возникнуть не должно по одной простой причине. Как мне сообщила Филлида, несчастный Роберт скончался в понедельник, неделю назад. То есть в то время, когда я лежал, спрятанный под грудой отвратительно вонявших козлиных шкур, контрабандно переправляемый через границу вместе с караваном мулов. И только после смерти Роберта к жизни вернулся я. Таким образом, Филлида никогда не имела двух мужей одновременно. В чем же аморальность ее поведения? Пусть законники разберутся в тонкостях данного вопроса. Но обвинить ее в двойном замужестве не будет оснований. Они же не лишены рассудка. Пока Филлида была замужем за Робертом, я не без веских оснований считался умершим. Полицейские – разумные люди, и они примут обоснованное решение.

– Нет, Долли, нет! Не надо ни о чем им рассказывать! – воскликнула Филлида и подалась вперед. – Не говори им ничего. Ты не все знаешь. Не все понимаешь. Перед смертью Роберт вел себя странно, словно приобрел сверхъестественные способности. Мне даже стало казаться, будто ему известно о нас с тобой. В последний год он разговаривал о тебе со многими людьми. Он и с вами обсуждал его, верно, Дэвид?

– Со мной? – Дэвид выглядел искренне изумленным. – Нет, мы с ним не говорили на эту тему.

– Ладно, но со мной-то уж точно. Причем часто. Постоянно заводил речь об этом. И мне порой мнилось, что он знал о нашем супружестве. Устраивал мне пытку, доложу я вам. Последние шесть месяцев стали для меня истинным адом, превратились в нечто невыносимое.

Старая миссис Айвори сложила руки на груди, и ее взгляд снова остановился на лице Годольфина.

– Видишь? Филлиде нельзя позволить общаться с полицией, понял теперь?

– А почему бы и нет? – усмехнулся Годольфин. – Любой поймет, что произошло с ней. Однажды Роберт случайно упомянул мое имя, и у бедной девушки проснулась больная совесть. А поскольку она всегда страдала повышенной возбудимостью, не зная, чем себя занять в жизни, все закончилось неврозом. Вы только посмотрите на нее, нашу милую, но такую несчастную Филлиду! Она почти впала в истерику, хотя, похоже, пребывает в этом состоянии уже не первый месяц.