Со мной летела бомба - Сергей Майоров Страница 26

После бессонной ночи я поехал в отдел, прекрасно понимая, что меня там ждет. Есть возможность остаться при своих интересах. Согласие на перевод, равнозначное сдаче самого себя в плен. Через месяц меня вышибут из ОРЧ, то есть из полиции. И нет вариантов. И сейчас я еду, оставив позади все надежды на порядочность Обрезанова и веру в людскую благодарность. Когда предают те, в ком не было сомнений, чего ожидать от тех, от кого постоянно ожидаешь мерзостей?

Табанцев не мог лично так распорядиться моей судьбой. У него есть кто-то в ГУВД. И причем так крепко есть, что претворяются в жизнь все желания «простого» начальника из ГИБДД. Даже крупный чин на уровне министерства не станет так борзеть, веруя в свою безнаказанность. Каков доход от проданных двухсот с лишним автомобилей, угнанных из стран Европы? Миллион долларов? Пять миллионов? Я в этом плохо разбираюсь. Когда сумма зашкаливает за десять тысяч баксов, я сразу теряюсь и забываю об элементарных арифметических навыках. Но ведь это непросто — угнать в Польше авто и продать в России! Для этого нужна постоянно функционирующая группа угонщиков в странах-поставщиках. Чтобы перегон осуществлялся без проколов, нужно взаимодействие с таможней. С таможней там и с таможней здесь. И наконец, нужны постоянные клиенты. Поток подразумевает стабильность. Стабильность… Как я ненавижу это слово.

Для всего этого процесса нужна пуленепробиваемая «крыша». Что будут делать организаторы этого конвейера, если поймут, что в его механизм засунул палку некто Загорский? И не просто засунул, а с целью его сломать? Загорского необходимо устранить. Мочить? Можно и мочить. В принципе, даже нужно, а не можно. Но это грубо. Не исключено, что на фоне смерти оперативника, занимающегося этим делом, события будут выглядеть чересчур откровенно. Может и ФСБ заинтересоваться. Что это за дельце такое, что в ходе его расследования опера ноги протягивают один за другим? Рискованно. Лучше Загорского уволить. А адресок его — это так, на будущее. Через пару месяцев после увольнения его пропажу никто и не заметит. В полиции быстро забывают бывших друзей. Мент за мента готов глотку перегрызть только до тех пор, пока оба в форму упакованы.

А что касается убийства Тена… Так оно раскрыто! В морге отдыхает труп некоего Шарагина.

В суматохе последних событий у меня совершенно вылетело из головы, что нужно позвонить в экспертно-криминалистический отдел. Даже если результаты экспертизы покажут, что гильзы и пули с места убийства Тена идентичны тем, что появились в результате контрольного отстрела «ТТ» Шарагина, это не доказывает то, что убийцей Тена является Шарагин. Однако если идентичности и не будет наблюдаться, то после всего произошедшего не исключено, что эти сволочи могут кого-нибудь заставить дать ложные показания и составить подложное заключение экспертизы. Слишком многое поставлено на карту.

Я защищался как мог.

Несмотря на свою природную сдержанность, я чувствовал, что могу просто не выдержать такого скотского к себе отношения. В памяти еще сохранился эпизод с корейцами, и я сдерживал себя, сколько хватало воли.

Комиссия, состоящая из моральных уродов, не имеющих к существу розыска никакого отношения, проведшая в здании ГУВД за бумагами всю жизнь, пытала меня, как инквизиция ведьму. Где моя профессиональная гордость? Почему я вместо того, чтобы раскрывать убийство, пьянствую? Каков мой моральный облик, если я развелся с женой? Ее опросили — чудная женщина! Чудная женщина пояснила, что все годы, проведенные со мной, она видела лишь побои и пьянки мужа Загорского Сергея Васильевича. Как такое положение дел соответствует облику офицера полиции?

— Обрезанов, скажите, насколько велик процент раскрываемости у Загорского?

— Невелик…

— Сколько преступлений он раскрыл в течение этого года?

— Двенадцать…

— Двенадцать?! По одному раскрытию за месяц?! Вы сколько уже работаете в уголовном розыске, Загорский?!

— Вы забыли, что я раскрываю убийства, а не квартирные кражи, — вмешался я, понимая, что вопрос, заданный мне, риторический.

Возражения в ходе работы аттестационной комиссии — это бензин, вылитый в костер. Обрезанов стоял чуть поодаль, отвечая на вопросы так, словно пытался протолкнуть меня в отверстие деревенского туалета. Единственное, что в полиции делают быстро, качественно и основательно, — это мажут в дерьме или втыкают в погоны новые звезды. В этом случае дело спорится. Сегодня настал мой час. Предупреждали ведь тебя, Загорский, предупреждали…

Заключение: предупреждение о неполном служебном соответствии.

Когда я шел по крутой лестнице с третьего этажа ГУВД, где заседала комиссия, за моей спиной спускался, стараясь ступать тихо, Обрезанов. Выйдя на улицу, я достал сигареты. Обрезанов прошел мимо и стал спускаться к своей машине.

— Может, подбросишь? — я склонился над зажигалкой.

— Конечно! — непонятно чему обрадовался Макс. — Садись. Ты куда сейчас? В отдел?

Он думает, что я идиот? Он хочет мне дать понять, что не случилось ничего страшного? Что не произошло ничего, что могло бы изменить наши отношения?

— Зачем в отдел? В гастроном, за водкой. Потом — по блядям, — я удобно разместился в кожаном сидении.

Добротные чехлы. Дорогие и уютные. Нет, чувство прекрасного и вкус к хорошим вещам у Обрезанова есть. Жаль, что только к вещам.

— Да брось ты! — лицо Макса слегка исказило подобие улыбки. — Ну, ты что, не понимаешь? Задача поставлена, ее надо выполнять. А ты бы поступил по-другому, что ли?

— Конечно, в отдел, — невпопад продолжил я. — Куда же еще. Только по пути адресок один проверим? Я мигом.

Обрезанов, поняв, что трудный разговор закончился, обрадовался и согласился. Неужели он думал, что разговор и должен был закончиться именно так?..

— Вот сюда, во двор. Здесь кент один проживает. Пойдем, тряхнешь стариной?

Пока Максим закрывал дверцу машины, я присел на капот. Ты даже не знаешь, что этот «колодец» — двор брошенной, приготовленной к сносу четырехэтажки?.. Хорош начальник уголовки, нечего сказать.

Я сложил на капот удостоверение и пистолет. Кивнул на них:

— Выкладывай.

Обрезанов понял и побледнел. Он слишком хорошо меня знал, чтобы сердить.

— Сергей, — я видел, как вмиг пересохли его губы, — брось дурить. Ты не первый день в полиции… Кому это нужно?

Он спрашивает меня, сколько я в полиции. Где-то я уже слышал этот вопрос. Кому это нужно? Мне.

— Если не выложишь пистолет и удостоверение, мне сейчас придется бить рожу своему начальнику. А так поговорим как мужики. Давай, Обрезанов, не бойся. Я сейчас объясню тебе то, чего не смог объяснить, когда ты мне лет пять назад в рот заглядывал. Я тебя опером учил быть, а нужно было из тебя человека делать. Между этими понятиями иногда бывает пропасть. Может, и не знал бы я того стыда, который испытал… Выкладывай корки и ствол!