Мадам Гали: Свободный полет - Юрий Барышев Страница 26

Мсье Легаре — бизнесмен достаточно известный, и не только во Франции. — «Они знают обо мне все», — подумала Гали, но все же постаралась успокоиться. — Он ненавидит фашизм, предан флагу Франции, и в нем течет еврейская кровь. Не знаю, говорил ли он вам подробно о своем прошлом… Но однажды он помог людям Визенталя в Австрии найти одного из высокопоставленных эсэсовцев, которого наша служба разыскивала со времен окончания Второй мировой войны. Правда, мсье Легаре и не догадывался, что помогает разведке Израиля, он помогал народу Израиля, а это гораздо значимее. Вы еще очень молоды, красивы, полны жизни и амбициозных планов. Вы энергичны и умны не по годам, у вас может быть большое будущее. Вы не похожи на тот тип женщин, которые после выхода замуж рожают детей и становятся, как говорят русские, «клушей». В вас, как я чувствую, слишком много энергии, которая достойна применения к более масштабным делам.

Мы ценим то, что Израиль — одна из первых стран, которую вы решили посетить после того, как обосновались в Париже. Вы, наверно, почувствовали зов предков. Когда вы ступали на камни, которые помнят поступь Давида, вы ощущали, что вы — часть Богом избранного народа. Будьте же достойны ваших предков и не запятнайте ваше имя, — он помедлил, — и имя мсье Легаре двуличием.

Гали вышла из кабинета как в тумане. Ей казалось, что все это происходит не с ней, что она видит какой-то сон. Сейчас она проснется, и все станет на свои места. Она вышла в приемную, где ее дожидался Натан. Видя ее растерянность, он предложил присесть и выпить чашку кофе. Гали отказалась, ей захотелось как можно скорее вернуться к себе в номер, закрыться и во всем разобраться, не торопясь и в деталях, как она умеет это делать. Натан усадил ее в автомобиль, довез до гостиницы, оставил свою визитку с телефонами и, ничего не говоря, исчез в массе машин, снующих по оживленной улице.

Ей захотелось позвонить Легаре и рассказать о случившемся. Но внутренний голос, которому она всегда доверяла в ответственные моменты, шептал ей: «Не торопись, сначала разберись во всем сама». Итак, Легаре имел, а может быть, и сейчас имеет контакты с израильской разведкой. Знает ли об этом КГБ? Может быть, не она, а эти ребята с Лубянки ведут игру, где она всего лишь пешка? Она умела думать за других участников взрослых игр. Гали представила Анатолия, который любил обсуждаемые на встречах ситуации изображать в виде рисунков на листах бумаги. Он вообще неплохо рисовал, поэтому участников комбинации набрасывал, точно улавливая особенности их фигур, затем начинал соединять их стрелками, потом появлялись еще какие-то условные обозначения, и в итоге на листе не оставалось свободного места. Как ни странно, к этому времени вся информация структурировалась, и наступала какая-то ясность. Что, если Анатолий нацелился на Легаре? А она — просто связующее звено? Анатолий всегда уходил от разговоров о Легаре, даже тогда, когда их начинала Гали, пытавшаяся понять хотя бы, почему это куратор не спрашивает о нем. Однажды Анатолий, видимо решив закрыть эту тему, сказал ей, глядя прямо в глаза: «Легаре — твоя опора на Западе, мы не хотим его впутывать в ситуации, в которых он «задымится», и ты окажешься без крыши над головой. Ведь он не дурак и понимает, что мимо КГБ в условиях «холодной войны» не проходит ни один советский человек, выезжающий за границу даже на неделю, а тем более на постоянное место жительства».

Анатолий в свое время посоветовал Гали еще до регистрации брака с Гайяром сообщить Легаре о том, что с ней беседовали «люди в штатском», выясняли ее политические взгляды, настроения, отношение к выезду, особенно давили на то, что она будет приезжать к матери и сестре, и ей не следует забывать интересы Родины. И бедняжке Гали пришлось во всем соглашаться с «рыцарями плаща и кинжала», лить слезы (в умеренных количествах) по поводу отъезда из Москвы. В общем, она должна была прикинуться дурочкой, которая даже не была в комсомоле, чтобы у ребят не разгорелся аппетит… Легаре, к ее удивлению, к ее сбивчивому рассказу отнесся довольно спокойно. Поблагодарил за откровенность, сказал, как бы размышляя вслух: «Может быть, поговорим в моем посольстве со сведущими людьми?» Гали ответила, что не может добавить более того, что уже сказала. Все ее знания о спецслужбах умещаются в чайной ложке, которой она в данный момент помешивала в стакане с томатным соком. Она всего этого боится, еще больше боится за Легаре, но не может скрывать от него все то, что сейчас вокруг них происходит.

Так почему израильтяне решили побеседовать с ней? Может, это Легаре проверяет ее «на вшивость»? А что, если она ему не расскажет о контакте с «Моссад», а он в курсе этого? Он ведь перестанет ей доверять — или нет? Голова шла кругом. Гали вдруг почудилось, что она оказалась между двумя жерновами, которые вот-вот начнут перемалывать ее плоть в какую-то бесформенную массу. Она знала только одно: из любой ситуации она должна получить выгоду, гешефт. Гали еще не знала, что в эту минуту зарождалась стратегия ее жизни, которая через тридцать лет приведет ее к вершине счастья, богатства и абсолютной защищенности. «Моссад» официально зачислил ее в «избранные»? Чудесно. Она должна постараться и стать… ну, чуть-чуть более избранной, чем все они. Помочь Господу Богу, когда он станет раздавать козырные карты…

Она достала визитку сотрудника «Моссад» и набрала номер его телефона. Узнав его по голосу, Гали попросила немедленно встретиться с ней. Натан подъехал минут через десять. Молча открыл дверь автомобиля и на сносном русском спросил: «Какая нужна помощь?» Гали сказала, что хотела бы поговорить с кем-то, кто занимается Советским Союзом.

Гали провели в комнату, которая своим убранством и строгостью обстановки чем-то напоминала «кукушку» (конспиративную квартиру), на которой она встречалась с Анатолием. Диван, журнальный столик, два мягких кресла. Стенка с аккуратно расставленными книгами и журналами, которые никто не берет в руки. Холодильник в углу, бар, плотные гардины на двух окнах, потертый местами ковер на полу, приглушающий звуки шагов, а может, скрывающий от посетителя давно требующий ремонта пол. Пока Гали осматривалась, открылась дверь, которую она даже не заметила, и в комнату вошел мужчина… Он представился Моше, усадил Гали в кресло, достал из холодильника напитки, поставил два бокала на стол, машинально вытащил из кармана пачку сигарет. Вопросительно посмотрел на сидящую перед ним молодую женщину. Высокая грудь, пухлые губы, тонкая талия, длинные стройные ноги, тонкие щиколотки — все говорило о том, что перед ним сидела молодая самка, знающая себе цену и понимающая толк в любовных баталиях…

Моше, тридцатилетний сотрудник израильской контрразведки, по характеру был перфекционистом, — он все делал лучше других: лучше всех стрелял из табельного оружия, лучше всех водил автомашины различных марок. Он прекрасно говорил на иврите, русском и английском языках. Родители его, мариупольские евреи, выехавшие из СССР еще в период первой эмиграционной волны, испытали на себе всю тяжесть адаптации к новым условиям жизни. Сестра Моше погибла на автобусной остановке от гранаты, брошенной палестинским боевиком, и родители делали все, чтобы дать прекрасное образование сыну. Но, прежде всего, Моше был солдатом, армейским офицером, побывавшим под огнем на Голанских высотах. Он имел два ранения и был награжден орденом. Психологи, проверявшие его на детекторе лжи, особо отмечали его искренность и способность переносить большие эмоциональные нагрузки. Моше, с учетом его советского прошлого и знания русского языка, работал в отделе, где отлавливали агентов КГБ из числа тех евреев, которые выезжали из СССР в Израиль навсегда. Многие из них тут же добровольно сообщали о своих отношениях с КГБ, рассказывали о заданиях, оперработниках Комитета, зарабатывая прощение за прошлые грехи. Сейчас перед ним сидела женщина, гражданка Франции. «Зачем же она приехала?» — контрразведчик исключал какой-либо интерес к его стране, кроме корыстного. Красивая, однако, женщина, способная многое натворить…