Остров забвения - Барбара Вуд Страница 26

Эбби шла к нему сквозь туман, облаченная в просторные белоснежные одежды. Ее волосы были длиннее, чем ему казалось. Они волнами падали на плечи, а когда женщина подошла ближе, Джек увидел, что воротник ее одеяния распахнулся, обнажив белую грудь.

Они находились в лесу. Джек ощущал запах земли и сырости и слышал доносившееся сверху птичье пение. Все вокруг застыло в неподвижности, как будто время остановилось. Поняв, что он по пояс голый, Джек опустил глаза и увидел на себе кожаные штаны и меховые унты.

Он был диким. Первобытным. И хотел только одного.

Когда Эбби подошла к нему, ее волосы уже достигли талии, одеяние спустилось на бедра, но обнаженная грудь скрывалась под длинными темными прядями.

Женщина улыбалась, однако в ее улыбке скрывалась тайна, а в глазах стоял туман. Она подняла молочно-белые руки, и Джек шагнул к ней. Когда кончики его пальцев прикоснулись к ее прохладной плоти, она закрыла глаза и запрокинула голову, обнажив белую шею. Воздух был морозным. На земле лежал снег. Ему хотелось согреть ее.

Она плавно скользнула в его объятия, подставила губы для поцелуя и прижалась к нему. Ее губы были холодными, поцелуй — бесстрастным. Это задело Джека: теперь он знал, что внутри Эбби таится жар, и хотел вызвать его.

На его плечах появился меховой плащ. Джек бросил плащ наземь и опустил на него Эбби. Ее улыбка была безмятежной. Она не сводила с него глаз, но оставалась недоступной, как сама Тайна.

Джек лег рядом и стал ласкать тело, напоминавшее слоновую кость, пытаясь разжечь в нем пламя. Эбби загадочно улыбалась, словно дразня его, и это только подстегивало его пыл. Он стянул одеяние с ее бедер и продолжил ласки, пока не нашел чувствительное место. При первом же прикосновении к нему Эбби застонала. Тут лес исчез, и они очутились на вершине песчаной дюны; вокруг до самого горизонта тянулась пустыня, а на западе горел ослепительный закат.

Эбби обвила руками его шею, и Джек почувствовал, что ее кожа стала горячей. Влажные губы заалели и раздвинулись, обнажив дразнящий розовый язычок. Он страстно поцеловал ее, и в это мгновение подул жаркий ветер. Когда он протянул руку к одеянию, внезапно ставшему гранатовым, Эбби раздвинула ноги, и его накрыла волна жара.

Он взял в ладони ее груди, и пальцы ощутили тепло. С губ Эбби снова сорвался стон, ее шея стала красной, как от ожога. Она алчно впилась в его губы, словно хотела съесть их, и обвила голенью его бедра, заставляя Джека проникнуть в ее огненное чрево.

Он чуть не кончил после первого же рывка, а когда Эбби вскрикнула, эхо этого крика отдалось в красных пустынных каньонах…

Джек проснулся в холодном поту. Он долго лежал размышляя. Во-первых, давно прошли те времена, когда ему снились эротические сны; во-вторых, при чем тут Эбби Тайлер?

Когда вчера вечером Бернс обнаружил в бунгало досье Нины и вернулся к себе, у него долго сосало под ложечкой. Она нагло врала, что не знает его сестру. Эбби не только знала Нину, но и обладала папкой, в которой, как он успел заметить, лежали несколько листков бумаги и фотографии. Джеку стало неприятно. Эта Тайлер сумела улестить его; мужская реакция оказалась сильнее инстинкта полицейского. Что ж, отныне он станет осторожнее и перестанет доверять кому бы то ни было. А Эбби Тайлер особенно.

«Вспомни, зачем ты здесь. Не поддавайся чарам этого места».

Да, конечно, дело не в Тайлер, а в курорте. Он обольщает тебя, проникает в душу, а когда ты спохватываешься, бывает слишком поздно.

На продолжение сна рассчитывать не приходилось, хотя он проспал всего четыре часа. Джек Бернс уже несколько недель не спал дольше четырех часов подряд. С того самого дня, когда его вызвали на место преступления и он упал в обморок при виде трупа.

Хотя это был далеко не первый труп, который он видел.

Джек принял холодный душ (который вновь заставил тело повиноваться хозяину, но так и не заставил его выбросить из головы Эбби Тайлер), подошел к проигрывателю и поставил компакт-диск с записью Бетховена. Когда воздух наполнили страстные звуки «Апассионаты», Бернс повернулся к стоявшей на тумбочке фотографии. Нина…

Он до сих пор не отошел от шока, который испытал четыре года назад. Они с Ниной сидели у постели умиравшей матери и услышали пугающее признание.

— Джек, тебе было четырнадцать лет, — еле слышно сказала Моника Бернс перед тем как испустить последний вздох, — и ты учился в закрытой частной школе. Я хотела еще одного ребенка, но не могла зачать. Поэтому мы пошли в агентство по усыновлению. Там сказали, что мы слишком старые и что младенцев отдают более молодым парам. Мы нашли адвоката, занимавшегося тем, что он называл «особыми случаями». Он сказал, что сможет подыскать для нас ребенка, но это будет дорого стоить. С деньгами вопрос уладили, и нам привезли тебя, Нина. Когда я взяла тебя на руки, ты перестала быть моей приемной дочерью и превратилась в родную. Именно поэтому я ничего тебе не говорила. А когда ты, Джек, вернулся из школы, то поверил, что я была беременна. Я не стала тебя разубеждать. Но теперь ясно, что жить мне осталось недолго, и поэтому я решила сказать вам правду…

Нина начала свое расследование на следующий день. Она перерыла все бумаги матери и нашла адвоката, который занимался усыновлением, а теперь ушел на пенсию и жил в Фениксе. Сообщил он не так уж много, но этого было достаточно, чтобы Нина изъездила всю страну. Когда нашли старые записи об усыновлении, у нее оказалась в руках ниточка. Она расспросила людей о событиях тридцатитрехлетней давности и по кусочкам восстановила картину.