Китаец - Хеннинг Манкелль Страница 26

Как-то она подсчитала, что за годы работы судьей отправила в тюрьму десятерых убийц. Плюс целый ряд насильников и осужденных за нанесение тяжких телесных повреждений, которые лишь случайно не привели к смерти.

Эта мысль встревожила ее. Мерить собственную жизнь и усталость количеством убийц, отправленных за решетку, — неужели это и вправду итог ее усилий?

Дважды ей угрожали. Один раз хельсингборгская полиция сочла за благо взять ее под охрану. Речь шла о наркодилере, связанном с рокерской бандой. Дети тогда были еще маленькие. Нелегкое время, плохо сказавшееся на их со Стаффаном семейной жизни. Они тогда чуть не каждый день кричали друг на друга.

За едой она не стала читать прессу, застрявшую на событиях в Хешёваллене. Взяла деловую газету, рассеянно полистала биржевые сводки и дискуссию о представительстве женщин в шведских акционерных компаниях. Народу в зале было мало. Она налила себе еще кофе, думая, не поехать ли домой другим маршрутом. Может, западнее, через леса Вермланда?

Неожиданно кто-то обратился к ней. Мужчина, сидевший чуть дальше в глубине ресторана.

— Вы ко мне обращаетесь?

— Интересно, что здесь делала Виви Сундберг.

Она не знала этого человека и не очень-то поняла, чего он хочет. Но прежде чем она ответила, он встал и подошел к ее столику. Выдвинул стул, сел, не спрашивая разрешения.

Краснолицый, лет шестидесяти, толстый, с дурным запахом изо рта.

Биргитта Руслин рассердилась и перешла в оборону:

— Я хочу спокойно позавтракать.

— Вы уже позавтракали. У меня к вам всего несколько вопросов.

— Я даже понятия не имею, кто вы такой.

— Ларс Эмануэльссон. Репортер. Не журналист. Я лучше их. Не строчу почем зря. Пишу продуманно, хорошим стилем.

— Едва ли это оправдывает ваши посягательства на мое право спокойно позавтракать.

Ларс Эмануэльссон встал, пересел за соседний столик:

— Так лучше?

— Лучше. Для кого вы пишете?

— Пока не решил. Сперва история, потом решу, кому ее предложить. Кому попало не продам.

Его назойливость все больше раздражала Биргитту. К тому же запах, словно он давно не мылся. Этакая карикатура на приставучего газетчика.

— Я слышал, как вы вчера разговаривали с Виви Сундберг. Не очень-то задушевно, два петуха в женском обличье, оба настороже. Я прав?

— Нет. Мне вам нечего сказать.

— Но вы не станете отрицать, что говорили с ней?

— Конечно не стану.

— Любопытно, что здесь делает хельсингборгский судья. Вы как-то связаны с расследованием. В норландской деревушке происходит жуткая резня, и Биргитта Руслин приезжает сюда из Хельсингборга.

Она насторожилась еще больше:

— Что вам нужно? Откуда вы знаете, кто я?

— Это дело техники. Ведь жизнь — непрерывные поиски оптимального пути к результату. Думаю, с судьей обстоит так же. Существуют правила и предписания, законы и постановления. Но методы у каждого свои. О скольких расследованиях я писал, уже и не припомню. Целый год, точнее, ровно триста шестьдесят шесть дней следил за расследованием убийства Пальме. И быстро понял, что убийцу никогда не поймают, потому что следствие потерпело крушение, еще не выйдя в море. Было очевидно, что преступник уйдет от ответственности, так как полиция и прокуратура искали не разгадку убийства, а благосклонность телеканалов. Многие считали тогда, что это Кристер Петтерссон. Кроме отдельных умных следователей, которые понимали, что это не он, по всем статьям не он. Только их никто не слушал. Я стараюсь держаться на расстоянии, кружу поодаль. Тогда видно то, чего другие не замечают. К примеру, как к судье приходит полицейская, которая явно круглые сутки занята расследованием. Что вы ей передали?

— Этот вопрос останется без ответа.

— Раз так, вы, думаю, глубоко замешаны в происходящем. Могу написать. «Сконский судья замешан в хешёвалленской драме».

Она допила кофе и встала. Эмануэльссон вышел следом за ней в холл:

— Если сообщите что-нибудь, я в долгу не останусь.

— Мне совершенно нечего вам сказать. Не потому, что у меня есть какой-то секрет, просто фактически я не располагаю ничем, что может заинтересовать журналиста.

Ларс Эмануэльссон вдруг погрустнел:

— Репортера. Не журналиста. Я ведь не называю вас крючкотвором.

У нее неожиданно мелькнула одна мысль:

— Это вы звонили ночью?

— Я?

— Что ж, понятно.

— Телефон звонил? Среди ночи? Когда вы спали? Этим интересоваться позволительно?

Не отвечая, она вызвала лифт.

— Одно я вам сообщу, — сказал Ларс Эмануэльссон. — Полиция скрывает важную деталь. Если возможно называть человека деталью.

Дверь лифта медленно скользнула в сторону. Биргитта Руслин шагнула в кабину.

— Жертвы не только старики. В одном из домов найден убитый мальчик.

Дверь лифта закрылась. Поднявшись на свой этаж, Биргитта снова отправила лифт вниз. Он ждал на том же месте. Они сели. Ларс Эмануэльссон закурил сигарету.

— Здесь не курят.

— Скажите еще что-нибудь, на что мне наплевать. — На столе стоял цветочный горшок, который он использовал как пепельницу. — Всегда стоит поискать, о чем полиция умалчивает. В том, что они скрывают, можно найти ответ на вопрос, каков ход их мыслей, в каком направлении они рассчитывают найти преступника. Среди убитых был двенадцатилетний мальчик. Известно, кто его родичи и что он делал в деревне. Но от общественности это скрывают.

— Откуда вы знаете?

— Секрет фирмы. В расследованиях всегда есть щелочка, сквозь которую просачивается информация. Надо только найти ее, приложить ухо и послушать.

— Кто этот мальчик?

— Пока что неизвестный знаменатель. Я знаю его имя, но вам не скажу. Он гостил у родных. Вообще-то ему полагалось ходить в школу, но после операции на глазах он на время получил освобождение от занятий. Бедняга страдал косоглазием. Глаз поставили на место, починили, можно сказать. И тут его убивают. Как и стариков, у которых он жил. Только чуток иначе.

— В чем разница?

Ларс Эмануэльссон откинулся на спинку стула. Живот свесился над брючным ремнем. Ужасно противный, подумала Биргитта Руслин. Он это знает, но ему плевать.

— Теперь ваша очередь. Виви Сундберг, книжки и письма.

— Я дальняя родственница кой-кого из убитых. И передала Сундберг материалы, о которых она просила.

Он, прищурясь, смотрел на нее:

— Прикажете поверить?

— Дело хозяйское.

— Что за книжки? Какие письма?