Разработка - Евгений Вышенков Страница 26

– Ладно, Паша, давай трогай… Домой…

Поднимать обратно стекло полковник не стал и с наслаждением подставил лицо холодному ветру. Паша Юртаев долго молчал, а потом кашлянул и пробормотал:

– Может, я глупость скажу, но этот Рахимов… Он похож на джинна из «Волшебной лампы Аладдина».

– Есть такое дело! – рассмеялся Ильюхин. Паша тоже улыбнулся:

– Я, надеюсь, не похож?

Полковник фыркнул и ответил тепло и серьезно:

– Нет, Паша, не похож. Ты – не джинн. Ты просто хороший и надежный человек.

Однако через минуту полковник сказал совсем тихо и словно бы самому себе:

– Но джинны, бывает, делают очень полезные вещи…

А потом Ильюхин замолчал. Он молчал и думал о том, что Крылов и Рахимов похожи скорее не на джиннов, а на вампиров из американских фильмов. Есть такие фильмы, где вампиры не плохие, а как бы хорошие, которые вроде бы за людей. Хорошие-то они хорошие, но если они вампиры, то ведь им все равно надо пить кровь?

Дома полковник выпил еще и в постель упал, как в темный погреб. Снилась ему всякая нечисть.

А утром на следующий день ему уже в управлении рассказали, что Крылов с Рахимовым вернулись на общее празднество, когда все были уже «никакие». И все быстро стали «совсем никакими». Обычно сдержанный Рахимов на этот раз что-то совсем разошелся – он залез на стол и стал орать:

– А кто назовет все города-герои СССР?! А?! А я назову: Москва, Ленинград, Сталинград, Севастополь, Одесса, Керчь, Киев, Минск, Смоленск, Тула, Мурманск, Витебск и крепость-герой Брест!

Виталию Петровичу рассказали, что капитан сорвал аплодисменты, чуть ли не овации…

Ильюхин только помотал тяжелой с похмелья головой. Продолжая вспоминать дурацкий пьяный сон, где среди прочей ерунды привиделся ему здоровенный попугай, оравший голосом Крылова: «Пиастры, пиастр-ры! На рею его!», полковник подумал, к чему бы мог быть этот сон, и сам улыбнулся своей неожиданно суеверной мысли. Виталий Петрович был прагматиком, убежденным в том, что все необычные события на самом деле случаются нежданно-негаданно, но люди потом норовят отыскать в своей памяти какие-то якобы предуведомлявшие эти события «знаки». Зачастую этих «знаков» не было и в помине, а их все равно находят. За этими философскими размышлениями и застал его звонок начальника СКМ [34]:

– Петрович, ты как?

– Нормально, Владислав Юрьевич.

– Зайди ко мне срочненько. Тема одна есть.

Зайдя в кабинет начальника СКМ, Ильюхин сразу же обратил внимание на здоровый цвет лица шефа. «Умеет же пить человек! Всегда пышет здоровьем», – хмыкнул про себя Виталий Петрович и поздоровался еще с двумя находившимися в кабинете мужчинами. Оба они были полковниками, и оба москвичами, фамилии свои произносили как-то неразборчиво, но по разным причинам. Глянув в лицо первому, Ильюхин подумал: «Этот только что с поезда и, судя по всему, вчера не пил. А раз не пил 10 ноября – значит, та еще штучка!» Второй же был явно в доску свой, так как старался изо всех сил держать голову ровно, но она все равно как-то раскачивалась в самостоятельном режиме. Глаза у него были тяжелыми и с белой поволокой. Побрит второй гость был рьяно, но с порезами. «Этот наш и плохо понимает, где он и зачем. Предпоследний тост был, судя по всему, тридцатым». Виталий Петрович тактично постарался скрыть улыбку. Все расселись вокруг большого стола. Начальник СКМ еще раз представил всех друг другу, делая акцент на занимаемые должности. Первый полковник-москвич оказался не откуда-нибудь, а из аналитической разведки, что Ильюхина совсем не удивило – внешность и манеры соответствовали. Тем не менее мужиком он оказался толковым, больше молчал, а когда говорил, то словно читал вслух абзацы из передовицы «Известий» за 1968 год. Лицо его не выражало никаких эмоций, а спину он держал абсолютно ровно, как офицер на коронации августейшей особы. Невменяемый же полковник оказался начальником отдела по борьбе с лидерами организованной преступности из ГУБОПа, а раньше он лет двадцать отслужил в МУРе.

Начальник СКМ вздохнул, покосился на гостей и начал совещание, сразу обозначив тему, которую из всех присутствовавших не знал один лишь Ильюхин. Виталию Петровичу даже показалось сначала, что он ослышался с похмелья, потому что речь шла – ни много ни мало – а о внедрении сотрудника в структуру Юнгерова. Виталию Петровичу, кажется, удалось удержать на лице выражение некой невозмутимости, хотя такого финта он, конечно, не ожидал. Полковнику враз вспомнился и дурацкий сон, и разговор с Крыловым, и собственные сомнения по поводу того – рассказывать или нет Петру Андреевичу о дурацкой попытке разработки Юнгерова… И вот – на тебе! Внедрение. Действительно, такое только с перепоя обсуждать, и то не со всякого перепоя, а с качественного ментовского перепоя после 10 ноября… нет, конечно, Ильюхин знал и когда-то читал некие секретные приказы о внедрениях, но эти грозные бумаги были для него не руководящим указанием, а интересными формулировками относительно того, как в теории надо бы работать. То есть, он относился к ним положительно, но с юмором. Все внедрения в непосредственной рабочей практике Виталия Петровича сводились к тому, что боевого опера с интересной внешностью с кем-то знакомили, он несколько суток тусовался по каким-то кабакам и съемным хатам, потом на какой-нибудь стрелке-терке нескольких красавцев задерживали, а «внедренный» опер, лихо расталкивая своих коллег, «скрывался в ночи» и становился для следствия «неустановленным лицом, выяснить данные которого не представляется возможным». Все остальное Ильюхин воспринимал почти как журналистские статьи-байки с заголовками типа «Выстрел в гробу». Долгосрочные внедрения были для полковника такой же экзотикой, как вербовка живущего в Гонконге вьетнамца, который что-то слышал про киевскую наркомафию. Вот об этом обо всем и думал Ильюхин во время вступительного и несколько нервного монолога начальника СКМ. Когда Виталию Петровичу пришло в голову сравнение с вьетнамцем, он невольно чуть улыбнулся, но это легкое движение губ (скорее, даже намек на движение) не ускользнуло от полковника из аналитической разведки:

– Наше предложение кажется вам наивным?

– Я не могу судить о механизме до тех пор, пока не увижу чертежи, – спокойно ответил Ильюхин. – На словах все всегда складно. Но я плаваю на той глубине, на которой плаваю… Поэтому позвольте высказать убеждение, подтвержденное практикой: ни одно мероприятие не проходит так, как его запланировали. И это – не от разгильдяйства. Знаете, математики говорят: дайте, дескать, нам все данные, и мы предскажем будущее. Верю. Но они просят ВСЕ данные, а это – невозможно. Чем сложнее дело, тем непредсказуемее результат. Но все равно работать – лучше, чем рассуждать о невозможности осуществления задуманного.

Полковник из ГУБОПа ни хрена не понял, облизал пересохшие губы и буквально взмолился:

– Братцы, давайте принципиально все обсудим, а мелочами пусть займутся юристы [35]…