Леопард из Батиньоля - Клод Изнер Страница 26

— Какая красота! Спасибо, милый! — Она залюбовалась золотым колечком с лазурным камнем.

— Это аквамарин. Тебе нравится? — Виктор смотрел на Таша с серьезным видом, заложив руки за спину. Сейчас он казался послушным мальчиком, которому очень хочется правильно вести себя на семейном обеде.

— Да, очень! А в честь чего такой подарок?

— Допустим, я решил, хоть и с некоторым опозданием, отметить годовщину нашего знакомства. Мы встретились двадцать второго июня в англо-американском баре на Эйфелевой башне четыре года назад, у тебя была прическа с шиньоном и маленькая шляпка с маргаритками, ты сидела в компании Исидора Гувье, Фифи Ба-Рен и… И я влюбился.

— Фифи Ба-Рен тогда звали Эдокси Аллар, она еще не сдалась в плен демону канкана. И кстати, ты забыл упомянуть Антонена Клюзеля.

— Я видел только тебя!

— Ты угостил меня ванильным мороженым и придумал дурацкий предлог, чтобы поехать со мной в экипаже на улицу Нотр-Дам-де-Лоретт.

— А потом мы попали в затор и ты от меня сбежала.

— Но ты тайком пошел за мной.

— Ты это заметила?!

— И желала всем сердцем, чтобы ты не потерял меня в толпе.

— А я думал: она предназначена мне судьбой, она так не похожа на женщин, которых я знаю…

— И что же во мне такого особенного?

— Сложно выразить словами… Ты независимая, порой недосягаемая, будто добровольно отгораживаешься от мира, который, как мне кажется временами, отталкивает меня… — Голос Виктора стал тише, слабее. — Я ни к кому и никогда не испытывал таких чувств. В том, что ты делаешь, говоришь, в тебе самой есть что-то волшебное… и при этом ты взбалмошна, своенравна, рядом с тобой я словно иду по канату над пропастью. Но вероятно, и в этом тоже выражается моя склонность ко всему непредсказуемому и… опасному… А если я спрошу тебя, что отличает меня от других мужчин, ты сможешь ответить?

— Да, — нежно проговорила Таша, — думаю, что смогу…

Они возобновили прогулку, неспешно направились к мосту Сольферино.

— Стало быть, ты сохранил мой старый блокнот! — вспомнила Таша о втором подарке. — А я-то его повсюду искала!

— Это драгоценная реликвия, — торжественно заявил Виктор, — я возвращаю ее тебе в память о первом дне нашей совместной жизни.

Таша пролистала страницы и надолго задержала взгляд на одном эскизе: четыре года назад она набросала портрет женщины, возлежащей на кушетке.

— Эжени Патино, — прошептала девушка. — Твое первое расследование… Виктор, пообещай мне, что ты никогда бо…

— Вот, смотри! — перебил он, указав на другой эскиз. — Это доказательство того, что я тоже сразу тебе приглянулся — ты нарисовала мое лицо! Таша…

Она почувствовала, что сейчас с его губ сорвется предложение руки и сердца, и невольно отпрянула:

— Мы же и так вместе!

— Да, конечно, — смутился Виктор от того, что девушка прочитала его мысли. — Не беспокойся, я не буду задавать тебе… судьбоносных вопросов.

— Ты расстроился, Виктор?

— Нет, но мы к этому еще вернемся. Если захочешь, я в присутствии нотариуса подпишу официальную клятву никогда не препятствовать твоей карьере.

— После такого заявления, милый, ответ на вопрос, почему я выбрала тебя, очевиден. Я нашла в тебе родственную душу, которая делится со мной своим теплом, энергией, энтузиазмом. Ты всегда ждешь от жизни чего-то важного и необъятного — это придает мне сил и вдохновения.

Страстное объятие скрепило безмолвно заключенный только что договор не возвращаться больше — хотя бы в ближайшее время — ни к теме расследований, ни к теме свадьбы.

— Я приглашаю тебя в ресторан, — поклонился Виктор. — Давай поднимемся на Эйфелеву башню?

— Ну еще чего, милый, ты же терпеть ее не можешь! — засмеялась Таша.

— В таком случае, мы еще успеем на площадь Конкорд — там как раз начинается карнавал.

— По-моему, нам и здесь неплохо. Ой, смотри!

У перил моста собрались зеваки, наблюдавшие за работой собачьего парикмахера — тот вместе с помощником принимал клиентов под открытым небом на набережной Тюильри возле пришвартованной лодчонки с деревянной рубкой. Подмастерье держал на коленях черного пуделя, парикмахер ловко орудовал ножницами: выстриг «браслеты» на каждой лапке, «бретельки» на лопатках и «штанишки». Когда пациент обрел вид опереточного льва, с него сняли шнурок, заменявший намордник, и опустили страдальца на землю. Вместо того чтобы выразить благодарность, новоявленный лев тотчас разразился возмущенным лаем. Слуга, который привел хозяйского пуделя на экзекуцию, потащил его на поводке домой, зеваки, посмеиваясь, тоже начали расходиться, а парикмахер, завершив трудовой день, понес инструменты на лодку.

— Тратят, понимаешь, по десять монет на цирюльника для своих шавок, а иным некоторым мышь из буфета дулю кажет, — злобно прошамкала беззубая старуха, проковыляв по мосту мимо Виктора и Таша.

Словно в ответ на эту сентенцию, помощник парикмахера развел огонь в переносной жаровне и пристроил над ним сковородку с сосисками. Когда ветер разнес над мостом соблазнительно пахнущий дымок, Таша потянула носом.

— Как думаешь, Виктор, они согласятся продать нам парочку?

— Это ведь их ужин…

— Да там на четверых хватит! Иди же, попроси у них!

Виктор не без колебаний повиновался. Занимавшийся стряпней парень выслушал его просьбу и, взвесив все «за» и «против», заорал:

— Жан-Мари! Тут двое голодных зарятся на нашу жратву!

Из рубки показался собачий парикмахер, по-хозяйски вступил в переговоры и в итоге согласился пожертвовать две сосиски, полбагета и кувшинчик вина. В придачу Виктор получил два стакана.

Отведав угощение, Таша заявила, что этот стихийный пикник в десять раз лучше шикарного ужина за столиком на Эйфелевой башне. Они уплетали сосиски с хлебом, стоя на берегу Сены, как вдруг накатил глухой шум, и вскоре праздничная толпа затопила набережную Тюильри. Гуляки, осыпаемые отборной бранью из уст Жан-Мари, весело обстреляли лодку петардами. Виктор вздрогнул — взрывы всколыхнули в нем давние страхи перед терактами анархистов. Обернувшись к Таша, он не увидел ее — и испугался, что навсегда потерял. Заметался, встал на цыпочки, пытаясь разглядеть девушку поверх голов и, уже холодея от ужаса, почувствовал, как его тянут за рукав. Сверкали бенгальские огни. Взрывы петард гремели не переставая. Он хотел заткнуть уши, поднял руки, но в правой был стакан с красным вином, и Таша воспользовалась моментом, чтобы чокнуться с ним:

— За нас!

Волна гуляющих наконец схлынула, путь к берегу был свободен. Виктор, вернув кувшинчик и стаканы собачьему парикмахеру, нагнал Таша на опустевшей набережной. Девушка скакала на одной ноге, пиная сиротливо валявшуюся на брусчатке картонную трубочку — все, что осталось от бурной феерии бенгальских огней.