Господа офицеры - Андрей Ильин Страница 26

— Все одно — надо бы тебя шлепнуть... по всей строгости... несмотря на заступничество самого товарища Троцкого. Ну ничего — бог даст, еще свидимся!...

Подле крыльца Мишеля ждал конвой. Или охрана? Или почетный караул?... Он уже и не знал кто.

Он уселся на ледяное сиденье легкового авто. Сбоку на ступеньку вскочил красноармеец в длинной, на манер богатырских шлемов, шапке с пришитой поверх красной звездой и свисающими до плеч «ушами».

— Трогай!

На крыльце, толкаясь и дыша на морозе паром, толпились следователи и еще какой-то народ и разве только платочками вслед не махали.

Кто ж он такой, Троцкий, что его так боятся? — мимолетно удивился Мишель. Или, может, это не тот Троцкий, а другой?...

Но нет, товарищ Троцкий оказался тем самым. Прежним. Соседом по Крестовской камере.

— А-а! — обрадованно приветствовал он Мишеля. — Господин полицейский! Рад, рад!...

И полез обниматься.

— Как же вас, любезный, угораздило?... Ведь я говорил, предупреждал — не вставайте поперек революционного потока — сомнет, раздавит! Ведь шлепнули бы вас за милую душу, кабы у вас такая защитница не нашлась!

Защитница? Какая защитница?...

— ...Чуть все тут мне в клочки не разнесла! — шутейно пожаловался Троцкий.

Кто?! Неужели Анна?... Неужели она? Но когда, каким образом?...

— За меня просили... Анна просила? — вырвалось у Мишеля. — То есть я хотел спросить — Анна Осиповна?

— Уж не знаю, Осиповна или нет, но барышня, доложу вам, серьезная, — хохотнул Троцкий. — Кричала на меня, ножкой топала, кулачком грозила! Ей-богу, думал, чернильницей запустит!

Но тут же вдруг посерьезнел.

— Впрочем, если говорить по чести, вряд ли бы ее заступничество вам помогло. И даже мое!... Виновные перед народом должны нести всю меру революционной ответственности, невзирая на лица! Должны без малейшего сомнения уничтожаться, подобно сорной траве, мешающей росту новых всходов! Безжалостно и с корнем!...

Трава — это люди, а они, выходит, косари?

— Должен вам сообщить, что вынесенный вам приговор не отменен, — официальным тоном сообщил Троцкий, — сие не в моих силах. Я его всего лишь отсрочил, впредь до особого распоряжения. Впрочем, это все пустяки...

Хорош пустяк, нечего сказать — жизнь, которой его чуть было не лишили!

— Я вас искал по совсем другому поводу. Вы ведь, кажется, расследовали дело о хищении фамильных драгоценностей дома Романовых? Искали какие-то сокровища?

— Искал! — ответил Мишель. — Но не нашел.

— Вот и хорошо, что не нашли! — неожиданно обрадовался Троцкий. — Кабы нашли — они бы достались другим! Сегодня как никогда советская власть нуждается в средствах. Мировая буржуазия надеется удушить нас финансовой блокадой, поэтому каждый рубль теперь должен быть обращен в пользу трудового народа!...

И вновь его слова и тон напомнили Мишелю митинговые речи, которые он не раз и не два слышал на улицах, еще в ту, в первую, Февральскую революцию, русский человек удивительно падок на слова и лозунги. Всегда. Во все времена. За что и платит!...

Обойдя стол, Троцкий сел в высокое, старых еще времен кресло, разом отгородившись зеленым сукном от посетителя, дав тем понять, кто он такой есть.

— Хочу предложить вам место! — сказал Троцкий. Служить советской власти? Ему — царскому офицеру?...

Он не ослышался?

— Но я офицер, полицейский и к тому же дворянин, — напомнил Мишель, чтобы избежать всяких недомолвок.

— И что с того? — отмахнулся Троцкий. — Многие наши товарищи из дворян, немало — из офицеров. Революция не мстит заблудшим, предоставляя им возможность искупить свою вину. Вы нужны революции. Вы дальше других продвинулись в поиске принадлежащих народу царских сокровищ, отчего вам, как говорится, и карты в руки.

Ты смотри — и эти туда же! — подивился Мишель. Всем царские сокровища покоя не дают!

— А если я откажусь? — осторожно спросил Мишель, которому менее всего хотелось связываться обязательствами с какой бы то ни было властью.

— Как вам будет угодно, — вполне доброжелательно ответил Троцкий. — Неволить не станем! Коли вы теперь откажетесь, то вас тот час же вернут туда, откуда забрали...

Мишель тут же вспомнил жуткую, тянущуюся к железной двери очередь, желтый полумрак подвала и рушащиеся навзничь, на мешки с песком, фигуры людей. Только что живых...

— Вынужден повторить, что вы освобождены под мое поручительство, — напомнил Троцкий. — Мы, конечно, старые знакомые, но это еще не повод укрывать вас от карающего меча революционного правосудия! Свою лояльность вам надлежит доказать не словами — делом. А если нет... Если нет, то хочу напомнить, что вынесенный вам приговор никто не отменял! Решайте! Мы против какого-либо принуждения, мы за свободу выбора всех и каждого.

— Как долго я могу думать? — поинтересовался Мишель.

— Пять минут! — взглянул на часы Троцкий.

Возможно, в иных обстоятельствах Мишель сказал бы «нет». Но не теперь, когда он только что вырвался из самой преисподней. Кроме того, Анна... которая хлопотала за него... Которой он обязан жизнью... И которую он, сказав «нет», более никогда не увидит.

— Хорошо, — кивнул Мишель. — Я сделаю все, что в моих силах. Если, конечно, речь идет о деле, которое я расследовал, а не о чем-нибудь еще.

Далее Троцкий его не слушал — он придвинул к себе лист бумаги, что-то быстро на нем написал, припечатав снизу штемпель.

— Пропуск и продуктовые карточки получите в канцелярии, — уже иным, уже не терпящим возражений тоном сказал он. — Оружие, обмундирование и все необходимое — на вещевых складах по записке управделами. Я распоряжусь, чтобы товарищи вас к нему сопроводили.

Он встал и пожал Мишелю руку.

Почти как равному...

Уже гораздо позже, уже на улице, Мишель развернул врученную ему бумагу. И прочел ее.

"Сей мандат выдан товарищу Фирфанцеву Мишелю Алексеевичу в том, что он назначен Реввоенсоветом для исполнения возложенной на него особой миссии, в связи с чем ему разрешено свободное передвижение во время комендантского часа, беспрепятственный проход во все советские учреждения, ношение и применение оружия, а также реквизиция государственного и частного транспорта, включая автомобильный, гужевой и прочий.

Сим предписывается всем руководителям государственных учреждений в центре и на местах, командирам воинских частей и революционной милиции оказывать всемерную помощь, выделяя по первому требованию означенного товарища необходимые ему материальные средства и людей.

Неисполнение его распоряжений, равно как скрытый саботаж, будет приравнено к контрреволюционной деятельности и преследоваться по всей строгости революционной законности вплоть до исключительной меры социального воспитания.