Двадцатая рапсодия Листа - Виталий Бабенко Страница 26

Владимир засмеялся.

– Что за ерунду вы говорите, помилуйте, Егор Тимофеевич! Вот только суеверного урядника нам и не хватало! Ну, болеют растения, бывает. Что-то в почве не так, не хватает чего-то, или, наоборот, переизбыток некоторых веществ. Ботаникам или химикам в этом несложно разобраться. Нет, Егор Тимофеевич, право, идет к концу девятнадцатый век, век науки и просвещения, люди уже разговаривают по проводам по телефону, в Германии бегает Motorwagen с двигателем внутреннего сгорания, профессор Менделеев с помощью открытого им периодического закона все химические элементы разложил по полочкам, а тут – проклятье какого-то древнего колдуна!

Никифоров обиделся.

– Я не ботаник и не химик, господин Ульянов, а полицейский. Мое дело – порядок и закон блюсти да следить, чтобы преступлений не было. А преступления совершаются как с помощью науки, о которой вы столь красно говорите, так и без всякой науки вовсе, из одних только суеверий, в которых вы меня же и обвинили. Да, по правде, не во мне дело, господин Ульянов! Я-то, может, и не верю, сказал же вам – бабкины сказки. Я к тому, что мужики наши стараются сюда не забираться. Верят ли, нет ли – но, как говорится, береженого Бог бережет.

Я подтвердил слова урядника. Действительно, в эту сторону леса наши односельчане почти не заходили, а уж в одиночку – тем более. И Егора Тимофеевича, насколько я мог понять, вовсе не наша судьба обеспокоила. Удивило его то, что сюда рискнул отправиться Кузьма Желдеев.

– Значит, была тому причина куда более важная, чем суеверие, – заметил Владимир, выслушав меня. – Чем дальше, тем подозрительнее кажется его поведение. Надеюсь, все скоро выяснится.

Не сказал бы, что в голосе его прозвучала уверенность. Никифоров крякнул, я в сомнении отвернулся.

Упряжка наша снова двинулась. Мы пересекли поляну и углубились в лес. Спустя недолгое время просека резко сузилась.

– Тпру! – Урядник натянул поводья. – Тут, я думаю, надо бы на цуфусках пройтись. – Он искоса глянул на Владимира: видал, мол, студент, и я чужеземные слова знаю. – Вот, смотрите. – Никифоров указал на следы. – Кузьма тоже здесь сани остановил. А после пешком пошел – вон в ту сторону.

– Как бы лошади снова не ускакали, – заметил я.

– Привяжем, – коротко ответил Никифоров. – И поглядывать будем. – Он соскочил с облучка, подошел к лошадям, похлопал их по шеям, сказал несколько ласковых слов, затем вернулся к саням, ощупал завертки и только после этого осмотрелся. – Глядите, стояли они здесь, а после вдруг побежали – туда, на поворот… ну да. Напугало их что-то, пока Кузьмы не было. Может, зверь, может, еще что.

Владимир молча рассматривал следы, а я подумал, что нам повезло с погодой. Пойди утром снег, ничего бы мы не нашли. Впрочем, сейчас мы тоже ничего не нашли – кроме места, с которого начался путь упряжки уже без Кузьмы.

Никифоров пошел сквозь кустарник, мы последовали за ним.

Долго искать не пришлось. На небольшой поляне, примерно в пятидесяти шагах от просеки, обнаружился и Кузьма. Сотский лежал навзничь, снег вокруг был заляпан красным.

– Мать честная!.. – ахнул урядник. – Что ж это делается, господа хорошие?! – Он бегом бросился к лежавшему помощнику. Подойдя следом, я увидел, что на груди ран не было.

Егор опустился на корточки, осторожно приподнял тело, выругался.

– Сволочь… – сказал он. – Вот ведь сволочь, варнак. В спину стрелял!

– Стреляя в спину, не промахнешься, – заметил Владимир. Он заметно побледнел при виде убитого, хотя оставался спокойным. У меня же сердце начало колотиться, словно после долгого, изнурительного бега. Беда моя – подобные сцены, слава Богу, чрезвычайно редкие в мирной жизни, всегда вызывают в памяти картины военной молодости. Насмотрелся я тогда на застреленных и разорванных бомбами на долгие годы вперед. Уволившись со службы, я был уверен, что не придется мне более видеть изуродованные человеческие тела. А вот поди ж ты…

– Кто?! Кто это тебя так? Эх, Кузьма, Кузьма, – бормотал Егор Тимофеевич. – Как же я теперь без тебя-то?… Что ж ты, дурак, тут искал? Как тебя сюда занесло? Эх, брат…

– Вот почему лошади побежали, – сказал Владимир. – Испугались выстрела… А помощник ваш, похоже, оказался здесь не случайно.

Никифоров хмуро посмотрел на него снизу вверх.

– Это вы о чем? – спросил он.

Владимир кивком указал на дальнюю часть поляны.

– Следы, – одним словом пояснил он.

Никифоров поднялся, посмотрел в указанную сторону. Прошел туда и склонился над четкими следами. Я тоже подошел. Действительно, из-за деревьев, со стороны, противоположной просеке, на поляну вели следы валенок.

– И то… – произнес Егор Тимофеевич. – Отсюда варнак вышел. А Кузьма к нему подошел. Выходит, говорили они тут о чем-то.

– Кузьма на эту встречу вооруженным пришел, – напомнил Владимир. Он приблизился неслышно и теперь стоял рядом с нами. – И вот еще на что обратите внимание: Кузьма к нему не приближался. Явно опасался чего-то. Но при этом в какой-то момент повернулся к нему спиной, тогда-то убийца и выстрелил. Что бы это могло значить?

Урядник посмотрел в ту сторону, куда сотский, вопреки собственным явным опасениям, повернулся, подставив спину под выстрел убийцы.

– Что-то он там увидал… – пробормотал он.

– Да, что-то явно привлекло его внимание, – подтвердил наш студент. – Но что? Как по-вашему?

Егор Тимофеевич, не отвечая, быстрыми шагами пошел к густому кустарнику. Внимательно осмотрел снег, а потом вдруг полез через заросли.

– Медведь! – крикнул он спустя какое-то время. – Шатун! Долго топтался зверюга.

При этих словах я тотчас вспомнил поверье о медведе-призраке. Мороз пробежал у меня по коже. Владимир недоверчиво хмыкнул, но видно было, что и ему стало не по себе. После короткого замешательства мы поспешили к уряднику. Действительно, за кустами четко обозначились типичные медвежьи следы. Судя по размерам, медведь действительно был весьма крупным, не менее шестисот фунтов весом.

– Понятно, – сказал Владимир, как мне показалось, несколько разочарованно. – Ну, я в медвежьих следах не разбираюсь. Стало быть, можно предположить, что в разгар этой встречи появился третий участник – медведь. Кузьма, услыхав, повернулся к зверю, а преступник, не будь дурак, тотчас же и выстрелил. – Он с сомнением покачал головой. – Однако же и самообладание у этого господина! Другой бы припустил во все лопатки, а этот не только выстрелил, так еще и подошел к убитому.

Владимир еще раз бросил взгляд на медвежьи следы и вернулся к телу Кузьмы. Мы с урядником последовали за ним.

– Верно говорите, господин Ульянов. Подошел к убитому. Зачем, интересно? – спросил Егор Тимофеевич. – Добить, что ли, собирался?

– Да нет. Скорее, что-то забрал у него. Обратите внимание – у Кузьмы тулуп распахнут. Думаю, он обыскивал вашего помощника. Потому и лежал Кузьма не так, как упал. От выстрела в спину, да еще с такого небольшого расстояния, он упал бы ничком. А лежал он навзничь. Значит, убийца его перевернул. Зачем, спрашивается? Добить – так для этого переворачивать не нужно. Вот и выходит – что-то у сотского было. Что-то чрезвычайно важное для преступника… – Ульянов помолчал немного. – Надо бы кусты осмотреть. Может, ружье Кузьма туда отбросил, при падении. Но я полагаю, преступник и ружье с собой унес. Непонятно зачем.