Тайский талисман - Лин Гамильтон Страница 26

— Домик очень красивый. Не думаю, что там, откуда я приехала, на них существует большой спрос, но ваша резьба просто замечательная. Я могла бы…

— Не нужно говорить этого, — сказал он. — Это не имеет значения. Садитесь. Допивайте виски.

— Я все думаю о шахматных фигурах, — сказала я. — Когда смотрю на вашу работу. На ряды животных, колесниц и прочего. Мой муж Роб — он полицейский — любит играть в шахматы. Как думаете, смогли бы вы сделать набор фигур в тайском стиле?

— Наверно, смогу, — сказал Фицджеральд. И с минут молчал. Потом сказал наконец: — Слоны. Я могу вырезать слонов вместо коней. Возьму дерево разных цветов, красное и черное. Да, смогу. Говорите, вы хотели бы иметь такой набор?

— Да, — ответила я. — И не один. Несколько моих покупателей играют в шахматы, другие оценят красоту фигур, хоть и не играют. Подумайте над моим предложением.

— До этого вы задали много вопросов, но я не представляю, как вам помочь, — сказал он.

— Я разыскиваю Уильяма Бошампа. У него есть по крайней мере два портрета, написанных вашим отцом.

— Три, — сказал Фицджеральд.

— Три чего?

— Бошамп купил три портрета отцовской кисти. Все, что у меня было. Во всяком случае, все портреты. То, что осталось от других его работ, находится здесь. Много его картин есть в галереях, как я, кажется, уже говорил.

— Значит, вы знали Уилла Бошампа, — сказала я.

— Собственно говоря, нет, — сказал Фицджеральд. — Он лишь появился, купил несколько полотен и ушел.

— И вы не представляете, где он может сейчас находиться?

— Ни сейчас, ни в другое время, — ответил мой собеседник. — Бошамп заплатил наличными, ничего больше мне знать о нем было не нужно. Он дал свою визитную карточку. Могу поискать ее. По-моему, у него был антикварный магазин.

— «Антикварный магазин Ферфилда» на Силом-роуд, — сказала я.

— Да, вроде бы.

— Знаете, кто был изображен на портретах?

— На двух. Отец скрупулезно вел регистрацию. На одном — шотландец по имени Камерон Макферсон. На другом — его брат Дункан. Оба состоятельные торговцы, поселились в Таиланде после войны. Я навел справки.

— А третий? Знаете, кто та женщина на третьем холсте?

— Вы знаете?

— Знаю.

— Скажете мне? — спросил Фицджеральд.

У меня возникло искушение быть такой же скрытной, как он, но я смягчилась.

— Хелен Форд.

— Хмм, — промычал он.

— Знаете, кто она?

— Нет.

Я поколебалась, сказать ли ему, что его отец написал портрет жестокой убийцы, но решила не говорить.

— Я должен бы.

— Что должны бы?

— Знать, кто она. Странное дело. Мне пришлось согласиться с ним.

— Видите ли, — заговорил Фицджеральд, — судя по всему, отец был очень организованным. Я его почти не знал. Он и мать развелись, когда я был еще маленьким, и она увезла меня в Англию. До его смерти я не возвращался сюда. Но понятно, почему он был замечательным портретистом. Он работал и работал над портретами, пока не передавал сущность человека, не только внешний облик. Жаль, я лишен его таланта. Мне гены художника не передались.

— Но резьба у вас замечательная. Я никогда не видела ничего подобного.

Фицджеральд-младший явно страдал сильным комплексом неполноценности. Я сочла, сама не знаю отчего, что должна постоянно напоминать ему о его таланте. Он казался очень уязвимым, и я не могла противиться желанию относиться к нему по-матерински.

— Благодарю вас. Я веду к тому, должен признать, довольно долго, что отец вел очень тщательную регистрацию. Но я не смог найти ничего, указывающего, кто эта женщина. Пойдемте, покажу.

Он повел меня в комнату, которая выглядела одновременно спальней и кабинетом.

— Отец, мать и я жили, очевидно, в большом старом доме. Я не помню его совершенно. Был совсем малышом, когда мать увезла меня в Англию. Но отец проводил здесь почти все дни, иногда и ночи, — заговорил Фицджеральд. — Тут он работал. Установил мольберт в зале и там писал. Мать говорила, что поначалу многие приходили позировать. А здесь он хранил все записи. Сами видите, что я имел в виду, говоря, что он был очень организованным.

Он указал на довольно примитивный тиковый письменный стол с выдвижными ящиками и выдвинул один. Там были ряды разлинованных карточек с фамилиями, расположенных в алфавитном порядке, и, как я поняла впоследствии, с условной окраской по датам.

— На оборотной стороне портрета была дата «январь сорок девятого года». Я просмотрел все карточки сорок девятого, пятидесятого и за несколько лет раньше, — сказал Фицджеральд. — Теперь, когда вы назвали мне имя, поищу его. Видите, — сказал он через минуту, — никакой Хелен Форд.

— Поищите фамилию Чайвонг, — сказала я. — Просто для проверки.

— Чайвонг, — произнес Фицджеральд, перебирая карточки. — Да, вот они. Два портрета, один Таксина и Вирата Чайвонгов. Написан в сорок восьмом году. На другом портрете Саратвади и пятилетний Сомпом. Этот написан в сорок девятом.

Он протянул мне карточки.

— Я видела оба портрета. Они висят у Чайвонгов в гостиной. Стало быть, система вашего отца действует. Я обратила внимание, что ваш отец записывал на карточках и размеры портретов. Можете припомнить, какой величины был портрет Хелен Форд?

— Думаю, дюймов двадцать на тридцать.

— Как, по-вашему, Уилл Бошамп нашел вас?

— Это было нетрудно. Я давал рекламное объявление в «Бангкок пост». Бошамп казался приятным человеком. Дело было года два назад, вскоре после того, как я сюда приехал. Он пришел посмотреть на портреты потому что, по его словам, открывал магазин и заинтересовался, чем я могу располагать. Взял три портрета. Я смог сказать ему, кто изображен на двух, но не знал фамилии женщины. Бошамп сказал, что этот портрет ему очень нравится, видимо, он оставит его себе и попытается выяснить, кто она. Мне бы не следовало продавать ее портрет. Это одно из лучших полотен моего отца. Я почти не знал его и помню очень смутно. Он несколько раз приходил по воскресеньям, и только. В этих нескольких случаях, когда проводил время с ним, я находил его неприятным человеком. Это я к тому, что у меня не было сентиментальной привязанности к его работам. Однако теперь мне кажется, что я мало запросил. Вы и Бошамп — не единственные, кто интересуется этим портретом.

— А кто еще?

— Не уверен, что следует говорить, — сказал Фицджеральд.

— Я знаю, что им интересовалась Татьяна Такер. Она делает документальный фильм.

— Татьяна? Верно. Довольно привлекательная молодая женщина.

— Кто-нибудь еще интересовался?