Ураган. Когда гимнаст срывается - Николай Шпанов Страница 25
Ураган. Когда гимнаст срывается - Николай Шпанов читать онлайн бесплатно
"Мой лейтенант… поцелуй чести…"
Зачем она переводит – он же знает эти слова и на ее языке: "Поцелуй чести!.." Андрей чувствует теплоту ее губ на лбу. Пахнет чем-то незнакомым, невозможно нежным. Андрей проснулся, но еще плотнее сжимает веки: на его лбу теплота поцелуя. В холодных с полета руках теплые руки. Андрей открывает глаза: Вера! Он сжимает ее руки, подносит их к губам.
– Верок, все это было. Было!..
– Конечно, милый.
Андрей сжимает пальцами виски. Может быть, это так, на несколько минут, а потом снова никакого прошлого? Все исчезнет? Нет, нет!.. Их было пятеро… Пятеро… Кто они? Что сделали? Андрей провел Вериной рукой по своей щеке, обвел взглядом комнату. Несколько портретов на столе: вот мальчуган на руках матери. Говорят, что это он сам, трехлетний Андрейка. Что ж, вероятно, так и есть. Отец во всем кожаном с ног до головы – комиссар. А вот какая-то глупая мазня. Будто его собственные наброски. Будто бы он пытался когда-то передать на холсте движение самолета, человека в полете. Что значит "когда-то"? Он не знает за собой никакого "когда-то". Он весь здесь – вот. Его можно трогать руками, с ним можно говорить, он сам может что-то делать. Может быть, даже писать такую чепуху красками, если увидит самолет в полете. Но что значит "когда-то"? На стене два серых пятна: повернутые изнанкой холсты. На одном надпись черным: "Ноктюрн". Бялыницкий-Бируля. Картина?
– Верок, почему она повернута лицом к стене?
Вера встала на диван и перевернула холст: унылая снежная равнина в голубоватом тумане лунной ночи. Где-то в мутной дали домик или усадьба… Что-то здесь знакомо Андрею. Что? Усадьба? Нет. Свет луны? Может быть. А впрочем, нет. Не это. Так что же? Снежная равнина без конца и края?.. На что же все-таки похож этот "Ноктюрн"? На снег, который он однажды видел, когда его возили на отцовскую дачу?
Вера пододвигает стул ко второму, перевернутому лицом к стене полотну. Взгляд на картину приводит Андрея в содрогание. Он чувствует, как бьется его сердце и все тело покрывается потом. Он закрывает глаза. Но и сквозь холст совершенно ясно видит: голубая снежная даль; где-то на самом ее краю темная кромка синеющего леса. К лесу ведет косичка следов. Сперва ясные, отдельно один от другого продавленные в снегу. Дальше они сливаются в неразборчивый узор бессилия. И там, в конце едва намеченного на снегу узора, серое пятно. Одиноко умирающий волк. Картину пересекают неровные линии. Словно кто-то разорвал ее на куски. Надвое?.. Нет… три… четыре… пять кусков.
– Переверни, пожалуйста, – говорит Андрей.
Вера поворачивает полотно. Перед ним нетронутая картина, никаких разрывов. Но он же их ясно видел! Он просит у Веры бумагу, воспроизводит на ней контуры картины и твердо намечает карандашом линии разрывов. Просит ножницы и разрезает набросок по этим линиям на пять словно беспорядочно оторванных от картины клочков. Пять?! Он вопросительно смотрит на Веру:
– Нас было пятеро… Да?
– Не знаю, – смущенно отвечает она.
– Ну, как же: Анри, Галич, Барнс, Грили… Я… Но?.. Где же клочок Арманс? – Он потер лоб. – А был ли он?
Вера с трудом удерживает слезы – она совсем растерянна: она не понимает, о чем он говорит.
– Какая Арманс, Андрюша?
Андрей смеется:
– И все-таки, Верок, я верю, что был хорошим моряком.
Вера наклоняется к нему, ей нужно видеть его глаза. Но Андрей уже лежит с закрытыми глазами, его дыхание ровно. Он крепко засыпает.
Так бережно, словно это осколки тонкого хрусталя, Вера собрала куски наброска. Может быть, Алексей Александрович что-нибудь знает и поможет ей понять, что значат эти пять кусков?
Кампания, энергично и умело проведенная Всемирным советом сторонников мира, дала свои плоды: мировое общественное мнение вынудило Организацию Объединенных Наций вынести решение – скрывшийся бегством бывший командующий европейским театром УФРА генерал-полковник Ганс Хойхлер был объявлен вне закона. Правительство любой страны – члена ООН – обязывалось выдать его Подготовительной конференции Великого трибунала народов. Хойхлеру было предъявлено обвинение в попытке вызвать третью мировую войну.
Бывшие хозяева и сообщники Хойхлера употребили все усилия, чтобы спасти его от суда, дать ему возможность спрятаться, как прятался в свое время Эйхман, или вовсе исчезнуть с глаз людей, как, по слухам, сумел исчезнуть Борман. Но у мира было слишком много глаз. Простые люди всего земного шара вглядывались в лица незнакомцев, появлявшихся в их городах, на их улицах, в их домах. Ни маскарад, ни грим не спасли Хойхлера. Его опознали, схватили, представили следствию. Хойхлер недолго запирался. Одного за другим назвал он тех, кто им руководил, кто помогал ему, кто выполнял план его провокации. Не пощадил он и тех, кто думал навсегда уйти в тень истории: подстрекателей с того берега океана, знавших об его плане и молчаливо одобривших его.
Подготовительная конференция Великого трибунала народов собралась в мраморном зале Дворца мира. В этом зале было бело все – панели стен, колонны, плафоны вокруг стеклянного купола. По замыслу строителей эта белизна должна была быть символичной – девственно ослепительной. Белыми были делегатские кресла и пюпитры перед ними, перила лестниц, барьеры лож. Решительно все.
Тем большим контрастом было широкое черное лицо председателя. По жребию председательствовать досталось одному из делегатов Африки. Хоть он и говорил по-английски, но выбрасывал слова с такой быстротой и с таким акцентом, что переводчики выбивались из сил, чтобы поспеть за ним.
Зал, переполненный делегатами ста восьмидесяти девяти народов, слушал оратора с неослабным интересом. Для многих, а может быть, и для большинства, конференция была внове. Дворец мира был заполнен тем, кого в последние десятилетия стало принято называть простыми людьми. Их избрали, послали сюда и уполномочили говорить от своего имени народы. Впервые в истории международных политических встреч здесь были представлены страны, самостоятельность которых подчас насчитывала только годы, а то и месяцы. Событие так всколыхнуло народные массы мира, что не возникло даже обычного дипломатического спора о нужности или ненужности данного чрезвычайного собрания на самом высоком уровне, какой можно себе представить, – на уровне народов. Не было нудных споров о процедуре. Народы хотели говорить сами, сами судить, сами решать, сами выносить приговор тем, кого считали виновниками катастрофы, едва не поразившей человечество; народы хотели вбить осиновый кол в могилу войны. Вот почему в этом зале, видавшем в своих стенах президентов и премьеров, министров и послов, на этот раз собрались уполномоченные, не имеющие дипломатических рангов. Черный человек, пришедший с берегов Нигера, с полным сознанием собственного авторитета, поддержанного депутациями ста восьмидесяти девяти народов, обращал слова ко всем простым людям мира, к правительствам всех стран земли. Слова с необычной быстротой и энергией слетали с его полных губ, и тонкий палец с синеватым ногтем четко отбивал на доске кафедры те места, на которых оратор хотел сделать особенное ударение.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии