Я - шулер - Анатолий Барбакару Страница 25

Я не стал открывать ему секретов профессии. Просто, когда он с трудом понял, что все его проигрыши мне не случайность, было решено, что Борька поставляет мне своих партнеров. Партнеров у него, слава богу, хватало.

Начался возврат денег в дом. – Хотя иногда он, уловив момент моего отсутствия, норовил ввязаться в игру сам и стравливал поступающие средства. Конечно, я «пхал» ему, но, в общем-то, слабости эти прощались, за что Кригмонт относился ко мне с нежной благодарностью.

Время от времени случались ситуации, в которых я чувствовал: терпения не хватит.

В самом начале, в период погашения его долгов, удалось отыграть его – уже проигранную, но еще не вынесенную – уникальную шахматную библиотеку. Причем отыгрывать пришлось долго, нудно: играли по мелочи.

Выхожу на десять минут позвонить, оставив без присмотра счастливого Борьку и расстроенного соперника. За десять минут счастливчик успевает опять избавиться от библиотеки. И хоть бы глаза отвел, смотрит с виноватой улыбкой.

Психанул я.

– Выноси книги, – говорю.

Вынести, конечно, не дал. Еще полдня угробил на то, чтобы вновь отыграть.

Борька познакомил меня со своей бывшей женой, ныне женой популярного Н-ского диссидента. За это знакомство я благодарен ему больше всего.

Дочь и внучка известных писателей (читали в детстве книжку «Жил-был дом»? Автор – ее мать). Вика учила меня писать. Правильнее сказать, учила тому, как не надо писать. Еще шире раскрыла мне глаза на Борьку. Ласково называла своего бывшего супруга «позором еврейской нации».

Оказывается, за два месяца после их свадьбы тот проиграл все, включая обручальное кольцо и фату. Чтобы отмазать главу семьи, она, интеллигентная еврейская девушка, где-то по блатхатам читала уголовникам стихи, рассказы. Слушатели поражались, что она, умничка, красавица, нашла в этом придурке?!

Несмотря на всю свою набожность и свойственную еврейским женщинам терпимость, через полгода они развелись, оставшись друзьями. И до сих пор она относилась к Борьке с нежностью и сочувствием. Тот же продолжал жить непутево и беспечно.

Когда через несколько недель нашего общения Кригмонт надумал ввязаться в следующую брачную авантюру (на этот раз со славянской меланхоличной девушкой, покоренной его веселым уверенным нравом), накануне посещения загса случился весьма свойственный ему казус.

– Костюм хоть у тебя есть? – незадолго до этого полюбопытствовал я.

– Обижаешь, – широко улыбаясь, ответствовал Борька.

В костюм, не одеванный последние года два, он пошел выряжаться за полчаса до выхода. Ушел во вторую комнату и... как-то притих.

Через пять минут, обеспокоенный тишиной, я пошел глянуть, что там опять. Это надо было видеть!.. Костюмчик сидел на нем с иголочки. Но очень походил на маскировочную сетку. Весь в дырочках: моль постаралась. И Борька... Нет, чтоб сразу же снять его – недоуменно разглядывает себя в зеркале. При этом пошлым жестом стряхивает пушок с лацкана пиджака...

Вот так, беззаботно, бестолково жил-поживал Кригмонт. А потом...

Началось с того, что этот балбес взялся зубрить колоды. Пытался запомнить рубашку, обратную сторону карты.

Действительно, карты с полосатой рубашкой читаются. Но есть система. Точнее, их несколько. Нормальному шулеру достаточно сразу определить, с какой системой он имеет дело, и дальше – семечки.

Этот же обнаружил, что линии на картах прочерчены по-разному, и давай усидчиво зубрить каждый рисунок. Секрет не открываю, пусть, думаю, упражняет мозги.

Как-то прихожу вечером, вставляю ключ в замок: заперто изнутри на защелку. Звоню. В квартире слышны голоса, много мужских, жлобских голосов. Неприятно веселых. С той стороны к двери подходит Борька и... не впускает меня.

– Погуляй часок, – просит.

– Ты что, сдурел? – спрашиваю.

– Игра крупная, – голос радостный, уверенный, даже некоторая снисходительность прослушивается. Борьку явно пока только разрабатывают; Все так же снисходительно, но уже шепотом, чтобы не дай бог не услышали, не расстроились раньше времени разработчики, сообщает:

– Пять штук разыгрывается. К вечеру при деньгах будем.

Всегда знал, что этот дуралей – не жлоб, что если бы он выигрывал, делился бы.

– Пусти, зараза, – прошусь. – Дай хоть за спиной постою: гляну, на чем тебя «хлопнут».

– Что ты?! В серьезной игре это не принято, – отвечает важный Борька и убывает из прихожей, потому как его настойчиво зовут из глубины квартиры.

– Бора! Играть будэм, да?..

Только Борька мог умудриться в игре, в которой разыгрывалось пять тысяч, проиграть семь.

Через час он впустил меня. Потерянный, ошалело озирающийся по сторонам, жалко улыбался мне. Лицо его пошло пятнами, глаза были широко раскрыты. Борька явно не мог сообразить, где он находится и как себя вести.

Зато очень хорошо это сообразили гости. Атмосфера квартиры напоминала атмосферу клубного бардачного салона, в котором все чувствуют себя непринужденно, каждый занят собой и своими собеседниками и где не очень рады пришлым людям, но, если уж таковые обнаруживаются, их стараются не замечать.

Пришлым оказался я.

Борьке же перепала роль «гарсона». В руке поднос с бокалами шампанского, безвольное выражение лица. Салфетки, перекинутой через руку, правда, недоставало.

В салоне пребывало четверо мужчин: один – азиатской внешности, щуплый и морщинистый, другой – широкоплечий коротышка с кривыми ногами и изъеденным оспой лицом. Еще один – красавец бугай, излучающий силу, благополучие и презрительность. Четвертый, как оказалось, Борькин приятель, наводчик, боров с красной, все время улыбающейся физиономией. Еще в клубе обнаружились две девицы угадываемой профессии. Гости разбрелись по квартире, милыми междусобойчиками поддерживая атмосферу уютной вечеринки. Борька с подносом умело вписывался в эту атмосферу.

Я ошалело созерцал «гарсона»-зомби, кинувшегося на зов сморщенного, но важного азиата.

– Ну что. Бора, когда мы закончим наши дэла? – Азиат с засунутыми в карманы брюк руками вальяжно направился вглубь, в полумрак комнаты.

– Отец родной, – засуетился Борька, с легким наклоном туловища засеменив следом.

Я подался на кухню...

Еще через час компания шумно покинула заведение.

Итак, Борька проиграл семь «штук». Для начала он лишился всех книг и чудом уцелевшего до этого времени персидского ковра. И теперь уже совершенно точно он лишился, не моего покровительства, терпеливого отношения к себе.

Я сдался. Не сказал ему об этом, но знал: завтра уйду. Слабак. Ведь к тому времени уже пришел к правилу: если считаешь, что пора уходить – уходи немедленно, не задумываясь о том, есть ли куда и к кому идти. Не тяни и не ищи отговорки. Отговорка, к сожалению, подвернулась: это был вечер моего двадцатипятилетня... Решил не проводить его на заснеженной улице. Выбрал Борькино общество. Кретин.