Плохо для бизнеса - Рекс Стаут Страница 25

Фил сжал губы, усилив тем самым удручающий эффект, который они и так производили из-за опущенных уголков.

Чем? — переспросил он и поудобнее устроился в кресле. — Вы, как попугай, повторяете за полицейскими. Они почему-то тоже спрашивали об этом, хотя я и понимаю, что вы, в отличие от них, защищаете Эйми и представляете ее интересы.

— Так оно и есть. Я прикрываю ее со всех сторон — и с флангов и с тыла. Если вы расскажете о том, о чем беседовали вчера, возможно, это даст нам зацепку, и мы сможем выяснить причину телефонного звонка Тингли.

— Мы говорили о том же, что и всегда.

— Без каких-либо вариаций?

— Пожалуй, да. — Фил нахмурился при мысли о необходимости коснуться этого в высшей степени неприятного для него предмета. — Почти без изменений. Он постоянно приходил в ярость из-за того, что я обладаю здравыми мозгами, способными в достаточной степени обнаружить криминальную сущность и худосочность ортодоксальной капиталистической экономики и ее финансовой системы, а также из-за моего нежелания принести, свои способности и знания в жертву, на алтарь его никчемного бизнеса, который до предела сузил его собственный кругозор. Я, естественно, не оставался в долгу, хотя и сдерживался как мог — ведь он упорно отказывался выделить нужные мне суммы на дело, которому я себя посвятил: очищению и переориентации мировой экономики. Он платил мне жалкие гроши за мою работу торгового агента: сорок долларов в неделю. Я трачу на жизнь всего пятнадцать, а остальные отдаю в фонд.

Деньги идут на оплату печати… — Он резко оборвал фразу и устремил глаза на Эйми: — Кстати! Помнишь тот памфлет, что я тебе дал? Ты передала его полиции?

А сама-то хоть прочитала?

— Полиции? — Эйми выглядела сбитой с толку. — Нет, не передавала… Ох! Конечно, он оказался у них в руках…

Ведь он был в моей сумочке… которую я оставила там…

— Можно спросить, что за памфлет? — прервал ее Фокс.

— «Бюллетень „ВУМОН“ Номер Двадцать Шесть». — Фил окинул детектива взглядом, исполненным превосходства. — Полагаю, вы слышали о «ВУМОН»?

— Прошу простить, не слышал, конечно, если только это не новая транскрипция…

— Нет, не новая! Именно «ВУМОН». — Фил произнес слово по буквам. — Это средство, как удалить раковую опухоль у мировой экономики, сокращенное от слов «ворк» и «мани». [3]Это революционная и основная доктрина того, что все деньги должны содержать в своей основе медиану продуктов человеческого труда, вычисляемую при помощи…

— Извините меня. Это то дело, которому вы себя посвятили?

— Да!

— Тогда… вы не анархист?

— Великий боже! — В голосе Фила прозвучало неприкрытое отвращение. — Откуда у вас такая мысль?

— Это не важно! — отмахнулся Фокс. — Вы сказали, что тратите на себя пятнадцать долларов в неделю. Но, конечно, живете в доме своего отца?

— Нет, не в его доме. Я съехал два года назад. В добавление ко всему прочему… там он постоянно возникал против моей игры в бридж.

— Можно записать ваш адрес, на случай…

— Конечно. Девять-четырнадцать, Ист, Двадцать девятая. Телефона нет. Четвертая лестничная площадка с черного хода.

Зазвонил телефон, и Нэт Коллинз, извинившись, взял трубку.

— Это я! Слушаю. — И около двадцати секунд только этим и занимался, затем заговорил снова: — Алло, алло? Алло, алло! — после чего положил трубку на рычаг, отодвинул аппарат, потянулся за блокнотом и ручкой, быстро что-то нацарапал, вырвал страницу и протянул ее Фоксу: — Ниточка к этому несчастному случаю.

Займитесь, когда представится возможность.

Фокс прочитал наспех составленную записку:

«Человек, изменивший голос, сообщил следующее:

«Мужчина в дождевике, вошедший в здание Тингли в семь часов сорок минут, прошлой ночью, был Филип Тингли. Точно, что это был он, гарантирую в соотношении сто к одному, хотя и не могу утверждать со стопроцентной уверенностью».

— Благодарю, — кивнул Фокс. — Возможно, буду в состоянии уделить этому время уже завтра. — Он запихнул листок в карман и улыбнулся Филу: — Ну, мистер Тингли, очень жаль, что вы не смогли помочь нам — определить причину этого телефонного звонка к мисс Дункан. Как я понимаю, ваш разговор с отцом начался где-то сразу после пяти часов?

— Совершенно верно.

— Не скажете ли, как долго он продолжался?

— Извольте! До без двадцати шесть.

— Что вы делали потом?

— Пошел к Бродвею и перекусил в автомате, а затем отправился на перекресток Тридцать восьмой улицы я Шестой авеню, где у нас маленький офис.

— У вас?

— У «ВУМОН».

— О, вы часто ходите туда по вечерам?

— Почти каждый день. Я посвящаю этому все свое свободное время и трачу почти все деньги. Я покинул наш офис около семи с пачкой афишек о митинге, который мы собираемся организовать, и раздал их прохожим на Сорок второй улице. Затем вернулся обратно чуть позже восьми и оставался до десяти вечера, пока мы не закрываем офис.

— Итак, с семи часов до восьми вы были на Сорок второй улице, раздавая прохожим афишки?

— Совершенно верно!

— Разве не шел дождь? Или вы раздавали их под дождем?

— Вот именно! Самое подходящее для этого время!

Люди прячутся от дождя в подъездах и жмутся в дверях, обеспечивая тем самым наибольший процент охвата. — Рот Фила скривился. — Если вы стараетесь вызволить Эйми из беды, впутывая в это дело меня, то не думаю, что такой метод сработает.

— Вы имеете в виду, что вас не волнует, будете ли вы замешаны в дело об убийстве своего приемного отца?

— Не только не волнует сейчас, но и не будет волновать впредь.

— Ну, сильно сказано! Однако не забывайте, как бы вы уверенно себя ни чувствовали, есть у вас и слабое место — вы наследник.

— Наследник! — Изгиб губ Фила стал похож на оскал. — Вы называете это наследством? Когда все про все с потрохами контролируется так называемым трестом, которым заправляют три безнадеги, из которых уже песок сыплется.

— Не сказал бы. Бизнес вашего дяди тянет на триста тысяч долларов чистоганом. И, как я полагаю, у Тингли, помимо фабрики, есть и другая собственность, не так ли?

— Есть, конечно, — с горечью согласился Фил. — Только все попало в лапы треста. Даже дом и мебель.

— Знали ли вы об условиях завещания?

— Можете ставить голову об заклад, что знал. Это была его любимая дубинка — угроза оставить меня на бобах, — которой он не уставал размахивать перед самым моим носом.