Десять плюс один - Эд Макбейн Страница 25

Это случилось практически сразу.

– Здравствуйте, мистер Маллиган, – с обеспокоенным видом проговорила она, – я и не знала, что вы нас сегодня решите навестить. Ваш столик занят.

– Неужели? – Маллиган на миллиметр приподнял брови, изобразив легкое удивление. – А что, моя секретарша вам не звонила?

– Нет, мистер Маллиган, не звонила. Простите – мне так жаль…

– Ну что ж… – промолвил Эндрю, сменив ласковый изумленно-вопрошающий взгляд на взгляд суровый и требовательный. – И как же вы предлагаете поступить в данных обстоятельствах, представляющихся мне абсолютно неприемлемыми?

Хозяйка умела разбираться во взглядах. В своей родной стране, прежде чем перебраться в Америку, ей тоже часто приходилось иметь дело с юристами, и она знала, что они везде одинаково мерзкие.

– Знаете что, мистер Маллиган, я организую вам другой столик, – сказала она, – очень хороший столик в соседнем зале. Пойдемте со мной, я о вас позабочусь.

Хозяйка начала было поворачиваться, как вдруг застыла, расплывшись в неожиданной улыбке:

– Погодите… Смотрите, они уходят. Они как раз попросили счет. Видите, мистер Маллиган? Все само собой устроилось. Если хотите, можете присесть за ваш обычный столик.

– Я вам очень признателен, – отозвался Маллиган, – благодарю.

Два джентльмена, занявшие столик, за которым обычно сидел Эндрю, расплатились, встали, закурили сигары и вышли из ресторана. Официант сменил скатерть и отодвинул стул, чтобы Маллиган сел. Опустившись на стул, Эндрю придвинулся поближе к столу и, не глядя на официанта, бросил: «Виски „Дюарс” со льдом». Расслабленно откинувшись на спинку стула, он принялся смотреть через огромное окно на улицу. Он предпочитал каждый раз занимать один и тот же столик, полагая, что так его будет легче узнавать. И этот столик ему нравился больше всего, поскольку, когда он за ним сидел, его могли узнать не только присутствующие в ресторане, но и прохожие на улице. Мимо столика прошел знакомый юрист, бросив: «Привет, Энди, как дела?» и коснулся его плеча. Маллиган улыбнулся в ответ. «Где же, черт подери, мой виски?» – подумал он. Практически тут же появился официант с бокалом.

– Мистер Маллиган, вы желаете сделать заказ прямо сейчас? – спросил официант.

– Я бы посмотрел меню, – ответил Эндрю.

Как только официант его принес, Маллиган взял в руку бокал виски, пригубил его и погрузился в чтение. Меню менялось редко. Заместитель окружного прокурора знал его практически наизусть.

В тот самый момент, когда Маллиган ломал голову над тем, стоит ли ему заказать мясо краба, обжаренное в сухарях и сыре, огромное окно рядом с его столиком вдребезги разлетелось.

Эндрю не успел среагировать на осыпавшееся водопадом стекло, поскольку пуля, разбившая его, проделала то же самое с черепом Маллигана, войдя в голову чуть ниже правого виска.

Если бы степень значимости убийства оценивалась по десятибалльной шкале, где самому громкому преступлению соответствовали бы десять баллов, а наименее важному – ноль, Бланш Леттигер получила бы ноль, Сэл Палумбо заработал бы крепкую двойку, а Энтони Форрест с Рендольфом Норденом что-то между тройкой и четверкой.

Эндрю Маллиган, замертво рухнув на бокал с виски, получил бы 7,8 балла. В городе днем выходили две газеты – одна большая, другая маленькая. Сколько заплатите, такую и купите, выбор всегда за вами. Обе газеты были паршивыми. Большая всегда печатала заголовок-шапку красным цветом. Маленькая – синим. Маленькая газета избегала красного цвета, потому что и без того была очень либеральной и не хотела, чтобы ее сочли чрезмерно либеральной, заподозрив в сочувствии к коммунистам. В тот день заголовок-шапка большой газеты гласил: «Окружной прокурор пал от руки снайпера», а ниже в подзаголовке было напечатано: «Триумф Маллигана – стр. 5». Заголовок-шапка маленькой газеты кричал: «Маллиган убит», а чуть ниже значилось: «Бескомпромиссный окружной прокурор. Журналистское расследование Агнессы Лавли – стр. 33». Это расследование было написано за пятнадцать минут до того, как газету отправили в печать, и основывалось оно на старых газетных вырезках. При этом сама передовица как раз читалась как журналистское расследование. В этом заключалась политика газеты – в таком стиле читателям преподносилась каждая новость. Если президент Кеннеди представлял в сенат новый налоговый законопроект, маленькая газета писала об этом так: «Сегодня все застыло в древних стенах Капитолия. В его залах царит безмолвие. Его обитатели погрузились в размышления. Им нужно обдумать законопроект и принять непростое решение. Законопроект был спущен им свыше – документ, способный изменить жизнь всех и каждого в нашей стране, документ…» Ну и так далее. И где-то в самом конце журналист раскрывал читателям, о чем он, черт подери, ведет речь. Вплоть до этого момента он только и делал, что создавал напряженную атмосферу.

В городе проживало немало людей, полагавших, что гибель помощника окружного прокурора сама по себе настолько ошеломляюща, что дополнительно никакой напряженной атмосферы создавать не нужно. Вы не поверите, но эти глупцы наивно полагали, что газетчикам достаточно ограничиться в статьях одними фактами. Однако создавалось впечатление, что маленькая газета втайне является училищем для будущих беллетристов. Наверное, кто-то рассказал редактору, что Эрнест Хемингуэй когда-то был журналистом. Сам редактор в глубине души считал, что подавляющее большинство горожан – невежды. Он бы с удовольствием избрал такой формат подачи новостей: много фотографий, а под ними краткие статьи с комментариями. К сожалению, в таком формате вот уже много лет работала крупная утренняя газета, а редактор не желал, чтобы его считали подражателем, не имеющим фантазии. И желая придать своему изданию изюминку, он решил, что читатели, люди малообразованные, хотят, чтобы каждая статья выглядела, словно глава огромного романа о жизни.