Царство черной обезьяны - Анна Ольховская Страница 24

Но разговоры и письма вечером, сейчас надо бежать. Он опаздывал на лекцию профессора археологии Анри Ренье, которого студенты звали между собой Индианой. И не только за внешнее сходство с Харрисоном Фордом, но и за то, что профессор, как и герой Форда, по два-три месяца в году пропадал в различных экспедициях, разыскивая редкие артефакты. А потом, на лекциях, рассказывал о своих находках и приключениях так увлекательно, что студенты записывались на его курс толпами. Свободных мест в лекционном зале не было никогда, желающие послушать профессора Ренье стояли и сидели даже в проходах. Нет, не в задних, в боковых.

В первых же рядах, как правило, сидели девушки. На лекции душки Анри мадемуазели приходили при полном параде. Правда, представления о параде у всех было разным. Кто-то пускал в ход тяжелую артиллерию – вываливающиеся из декольте силиконовые бюсты, кто-то ограничивался кавалерией – тщательно прорисованными личиками, а самые продвинутые надеялись привлечь внимание профессора умными вопросами по существу.

Ведь подтянутый и энергичный Индиана в свои сорок два года оставался убежденным холостяком! И все попытки переубедить его заканчивались одинаково: «Малыш, я же тебя предупреждал, что жениться не собираюсь? Предупреждал. Тогда к чему эти разговоры? Кстати, тебе пора, а то на занятия опоздаешь». Но девушки, вообразив себя Сизифами, упорно устраивали на лекциях парад. Парад иллюзий.

Франсуа, как убежденный гетеросексуал, на руку и сердце профессора не претендовал, ему было просто очень интересно. Поэтому он и вылетел из дома, даже не позавтракав. Душ, скоростное одевание джинсов, байки и яркой куртки, шапку Франсуа не носил никогда, на его дреды налезал только растаманский берет, а эти цветастые вязаные мешки он не любил.

Уже подбегая к университету, он обнаружил, что забыл дома мобильный телефон. Дрыхнуть надо меньше, олух!

В актуальности этого замечания он снова убедился, ворвавшись в лекционный зал. Свободных мест, конечно же, уже не было. Даже на ступенях боковых проходов. Еще бы, ведь сегодня последняя перед рождественскими каникулами лекция профессора, в которой он обещал рассказать самое интересное, кульминацию, так сказать, своей недавней экспедиции в Африку.

Ну что же, придется импровизировать, стоять полтора часа у стены Франсуа не собирался.

Он спустился вниз, сопровождаемый возмущенными воплями оккупировавших ступени, и остановился возле сидевшей в первом ряду с краю грудастой блондинки, чья мини-юбка, съежившись от стыда за хозяйку, превратилась в набедренную повязку. Франсуа бухнул свой рюкзак на стол, заставив носительницу силиконовых имплантантов пятого размера отвлечься от беседы со своим клоном (блонд, пятый размер, вместо юбки – джинсы с о-о-чень заниженной талией, позволяющей всем желающим и не желающим узнать натуральный цвет волос девицы) и возмущенно промяукать:

– Ты что, совсем оба-а-алдел? Немедленно убери свой грязный рюкзачище!

– Подвиньтесь, мадемуазель, пожалуйста, я сяду, – вежливо попросил Франсуа.

– Еще чего! – фыркнула мадемуазель. – Я, между прочим, место заняла за сорок минут до начала лекции и тесниться не собираюсь. Пошел вон!

– Но куда, мадемуазель? Посмотрите, все занято, даже на ступенях. И на дальних рядах студенты сидят плотно, не то что здесь, впереди.

– И что? Постой возле стенки, там тебе самое место, с таким-то ужасом на голове. – Носик презрительно сморщился, липкие от алого блеска губки скривились. – Понаедут из колоний, цивилизованным людям шагу покоя нет!

– Так вы расистка? – Франсуа грустно посмотрел на девицу.

– Вовсе нет! – всполошилась блондинка. Обвинение в расизме в политкорректной Европе может очень сильно испортить репутацию. – Я просто не люблю нахалов! Убирайся! – И она сбросила со стола рюкзак нахала как раз в тот момент, когда в аудитории появился профессор.

Чего, собственно, и добивался Франсуа, затягивая спор с девицей. Он предусмотрительно открыл рюкзак, перед тем как ставить его на стол, и теперь почти все содержимое рассыпалось по полу: книги, тетради, листы реферата, ручки.

– Дювалье, что тут у вас? – Индиана удивленно поднял брови. Он обладал прекрасной памятью и знал имена и фамилии почти всех постоянных слушателей.

– Извините, профессор, – смущенно проговорил Франсуа, собирая имущество. – Это я виноват. Немного опоздал, все места были уже заняты, и я набрался наглости попросить мадемуазель подвинуться.

– И что мадемуазель? – Ренье в упор посмотрел на вспыхнувшую девицу.

– Вы же видите, – очень печальный вздох. – Если бы я знал, что мадмуазель не выносит чернокожих, я не посмел бы беспокоить ее.

– Неправда! – взвизгнула блондинка. – Я люблю чернокожих, очень люблю! Даже больше, чем белых!

Аудитория грохнула хохотом. Смеялись все, кроме виновницы торжества, ее подруги и пребывавшего в образе несчастного Пьеро хитреца. Он продолжал собирать книги и тетради, из последних сил сжимая губы, чтобы не выпустить на волю рвущийся из груди смех. Закончив, он поднял рюкзак и, ссутулившись, побрел к стене.

– Вы куда? – окликнул его профессор. – Садитесь, садитесь, мадемуазель подвинется, вы ее просто неправильно поняли. На самом деле она вас очень и очень любит! А рюкзак она уронила от смущения. Я прав? – повернулся он к восхитительно пунцовой блондинке.

– Да, – прошипела та, не поднимая глаз.

И нехотя передвинула то, что отчаялась прикрыть юбка, на полметра влево. Механизм был запущен, и попы разного калибра заелозили, упаковываясь на длинной скамье поплотнее.

– Спасибо, большое спасибо, – Франсуа, смеясь глазами, пылко прижал ладони к груди.

– Пожалуйста, – буркнула девица.

Жестокая месть в виде удара шпилькой по ноге все же случилась, но Франсуа, удобно устроившись в первом ряду, внимания на это не обратил. Он лишь убрал ноги подальше от обутых в опасные сапожки конечностей блондинки.

Полтора часа пролетели, как всегда бывало на лекциях Индианы, незаметно. Пожелав студентам веселого Рождества, профессор собрал бумаги в портфель и направился к выходу. Но был атакован кучкой самых настойчивых поклонниц.

А Франсуа решил сходить в ближайшее кафе, надо же, наконец, и позавтракать! Вернее, уже пообедать. До начала следующей лекции оставалось сорок пять минут, он вполне успевал успокоить недовольно бурчащий желудок.