Обратный счет - Марина Зосимкина Страница 24

Но Васька был уникален. Никакой классовой ненависти после того, как инкогнито Лапина было раскрыто, Иван в нем заметить не смог, хоть и искал, и вглядывался, и провоцировал даже. Ничего в Ваське не возникло нового — ни подобострастия, ни ловкой фамильярной грубоватости, которая так виртуозно умеет подхалимничать и льстить. Васька мог бы стать Меньшиковым при нем, у него даже, наверно, получилось бы, но он не захотел. Ни духарным и жуликоватым Меньшиковым, ни меланхоличным и рассудительным Агриппой д'Обинье, который слагал свои вирши, неотступно следуя конь о конь с королем Генрихом Наваррским в его тяжких военных походах. Так и дружили, возле ворот гаража рассуждая про футбол и избегая встреч в коридорах бизнес-центра.

Но тут Лапина припекло. Даже не совет ему был нужен, а человеческое ухо, чтобы выплеснуть смуту. В бизнесе друзей не бывает? Отлично. Он с этим согласен, их у него и нет. Весь окружающий мир тебя ненавидит и только и ждет, когда ты споткнешься, чтобы навалиться, добить и сплясать канкан на твоих останках? Ну и пусть. У него есть Васька. Взвешивать и прикидывать, тот это человек или не тот, времени у Лапина больше не было. Припекло. И он рассказал Гуляеву все.

Про то, что живет один, но раньше имел семью. С женой развелся восемь лет назад и об этом не жалеет. Про то, что дочка выросла и замуж выходит. Про то, что назначен день свадьбы, и он приглашен.

Радость? Наверно. Он Асеньке только счастья желает. Но не может он появиться на этой свадьбе, не может и все! Но надо. Если не придешь, бывшая такое про него всей старой и новой родне, да полгорода, да всей Москве расскажет!.. Что спился, опустился или, еще хуже, что на дочь наплевать. Асенька, может, и не поверит, но каково ей будет все это выслушивать? А говорить будут, бывшая постарается.

Алла после развода почти сразу же снова выскочила замуж. А все те годы, что жила с Иваном, мужа пилила и воспитывала, старалась из него тонкого человека образовать, чтобы в театре понимал, в живописи и прочем высоком, чтобы книги читал концептуальные и мог потом в компашке про то рассказать.

Компашка подобралась сплошь эстеты и интеллектуалы, технарей в ней презирали, но не явно, а с легкой усмешечкой и исподтишка, сразу и не разберешь. Но он разобрал. Правда, заботило его это мало. А почему его должно заботить мнение посредственного фотографа, величающего себя фотохудожником, или художника, все произведения которого похожи на кучки случайного мусора, прихваченные клеем «момент» к серому картонному полотну форматом метр на полтора? Или эстрадного конферансье, который норовит к случаю и без оного вставить в общий разговор свои идиотские репризы?

Еще она любила говорить о ком-то из знакомых, что «у него есть нерв». Это она так хвалила. Или высшая похвала — «он весь комок нервов». Могло быть — «сгусток нервов». А могла сказать и с сожалением: «У него есть нерв, но он над собой совершенно не работает».

Ивану все это казалось до безобразия надуманным, ненатуральным и каким-то уж очень кичливым по отношению к тем, кто загрубел в материальном. Среди коих был и он сам. Вся эта Алкина компашка понимающих ценителей казалась ему сборищем самовлюбленных, самоослепленных, ни на что не способных пустозвонов.

И что такое этот ваш «нерв»? Иван мерил мужиков просто — либо ты мужик, либо ты гомик. А эти с «нервом» были как раз похожи на гомиков.

Женщин Алка тоже разбивала по ранжиру, но по другой шкале. Либо дура, либо стерва, либо шлюха, а также всевозможные комбинации этих трех основных градаций. Подруг у нее не было, однако домашний телефон у Лапиных редко молчал и мог взвыть даже в три часа ночи, когда кому-нибудь из этих, с «нервом», срочно нужно было свой надрыв опрокинуть. Алке нравилось, что опрокидывать предпочитали на нее.

Потом ей окончательно надоел толстокожий муж-дуболом, она не выдержала и ушла. Потому что он буквально душил ее своей ограниченностью. И своим примитивизмом. Потому что вообще ничего не понимал и ничем не интересовался, кроме пожрать, поспать и посмотреть программу «Время».

Как выяснилось, уходить ей было к кому. Теперь она счастлива замужем за чиновником из префектуры. Место не денежное, но безусловно хлебное. Ее теперешний муж, в отличие от бывшего, приезжает домой вовремя, а по выходным они разъезжают по тусовкам, которые, к слову сказать, никакого отношения ни к эстетике, ни к интеллекту, ни к «нерву» не имеют. А Иван остался со своим «Микротроном» и со своей старой «Волгой» в отцовском гараже. На момент их развода «Микротрон» дохода почти не приносил, создавал лишь напряги с возвращением долгов по кредитам, и поэтому на долю в бизнесе Алка не претендовала.

Лапин аккуратно перечислял деньги для дочки, пока ей не исполнилось восемнадцать, а потом оплатил ее обучение в доброй старой Плешке. С бывшей не общался даже по телефону. Он не обиделся, нет. И сильно не страдал. Когда она его известила, что уходит, Иван предоставил себе недельный отпуск, чтобы попить немножко водочки, сам не зная зачем. То ли свободу праздновал, то ли все-таки болело у него где-то внутри, болело и саднило. Не на пустом же месте решил он тогда на Алке жениться.

Они познакомились в начале девяностых на очередной встрече однокурсников. Иван закончил институт инженеров транспорта году в восемьдесят четвертом, потом армию отслужил, потом устроился технологом на механический завод. Был не женат, жениться не торопился, да и не нравился ему никто настолько.

А на даче у Севки Кораблева, когда собралось их человек пятнадцать бывших студентов, загрустил. Пацаны фотки достали, детьми хвастались, а Иван даже приличной заплатой похвастаться не мог, завод, где он работал, был не от оборонки, а от министерства путей сообщения, зарплаты были пожиже.